Через семь секунд с кратким восторгом понял, что ему удалось нырнуть и уйти от удара, который сбил бы с плеч башку, как переспелую грушу. До чемпиона он не достал, но хотя бы ретиво изобразил попытку.
Держать противника на расстоянии вытянутой руки не получалось – тот легко пробивал длинный удар хоть с трёх шагов.
Артём старался изо всех сил – и чувствовал своё поразительное бессилие.
Снова вклинился Борис Лукьянович.
– Э! – заорал кто-то с места. – Уйди! Фёдор, пусть он, бля, не лезет! Только мешает!
Эйхманис улыбнулся кричавшему и скомандовал:
– Борис, уйдите в сторону пока. Это же не соревно-вания!
Артём, упираясь руками в колени, пытался отдышаться, исподлобья глядя на чемпиона, который ровно стоял на месте и, похоже, нисколько не сбил дыхания.
Борис Лукьянович кивнул Артёму напоследок: делать нечего, теперь сами.
Артём ещё раз посмотрел в зал и вдруг увидел до сих пор не замеченную Галину. Она сидела поодаль, держа в руке яблоко. Выражения её лица было не разглядеть.
Дальнейшее Артём помнил только урывками.
Появилось лицо чемпиона, кто-то крикнул с места: “Давай!”, Артём, пряча голову и пропуская удар за ударом, снова бросился вперёд с твёрдым намерением выгрызть этому подонку глотку, он точно заметил, что у него получился один удар – снизу, в подбородок, – так что чемпион ступил шаг назад и тряхнул головой, словно пытаясь поставить глаза на место, – и, похоже, поставил.
Потому что дальше Артём видел только потолки и свет кругами.
Удара он не заметил.
Сначала свет был под веками, и круги были красные.
Потом он открыл глаза и круги остались – только превратились в жёлтые.
Сцена под ним плыла.
Чекисты орали, как большие, мордастые и пьяные чайки, – и голоса у них были довольные.
Артём различил голос Эйхманиса, тоже довольный и возбуждённый.
– Да у них и вес разный! Он тяжелей! Этот легче! Но стоял же! – говорил Эйхманис.
– Стоял-стоял, – ответили в тон Эйхманису. – А потом лежал.
Все захохотали.
Раздалось чоканье.
Борис Лукьянович помог Артёму подняться.
– Ничего, – повторял он. – Ничего-ничего. Очень даже ничего.
Галины в зале уже не было, заметил Артём. Чекистов вообще стало меньше, как будто бы двое или трое вышли. Может, покурить…
– Борис, Артём, спускайтесь сюда, поешьте. Позовите борцов, циркача… – позвал Эйхманис.
– Спасибо, мы… – извиняющимся тоном начал Борис Лукьянович, но Эйхманис просто, словно бы удивлённый, откинул назад голову: “…Что?” – и Борис Лукьянович, даром что близорукий, тут же побежал в гримёрку.
Артёма чуть подташнивало.
– Я только рубашку надену, – сказал он Эйхманису.
– Давай, давай, – ответил тот, улыбаясь.
Когда Артём вернулся, все, кроме одесского чемпиона, уже стояли возле стола. Никто ничего не трогал.
– Наливайте себе, – предложил Эйхманис борцам. – А где этот? Скорострельный? – спросил у Бориса Лукьяновича.
– Умывается, сейчас подойдёт, – соврал тот: Артём видел, что чемпион сидит в гримёрке, на своём же месте, закрыв глаза.
Борцов уговаривать не пришлось, циркач так вообще налил себе стакан всклень, хотя, когда он успел выступить, Артём и не помнил.
– За будущую спартакиаду! – сказал самый крупный чекист, протягивая стакан Эйхманису. – Смотр показал, что… – фразу он не закончил и выпил одним глотком без малого полный стакан.
Эйхманис, в отличие от своего гостя, чокнулся с каждым из лагерных спортсменов и каждому что-то сказал:
– А красиво было… Как вы это делаете?.. Борис, спасибо, всё неплохо… Артём, я понимаю, с кем вы имели дело! За вашу дерзость! Чекисты знают цену дерзости. Она порой стоит очень дорого! Тем более вы чуть не сбили его с ног.
