Потом на дорогу вышли два красноармейца. Они закурили, встав возле большого чёрного валуна, время от времени посматривая на Артёма.
Когда он проходил мимо, красноармейцы уже забыли про него и о чём-то разговаривали, цедя злые, тяжёлые и горькие, как махорка, слова.
Неподалёку раздавался стук топоров и жуткий мат. Вроде бы кого-то били.
Артём прибавил хода.
На входе в монастырские ворота встретил Кучераву, тот вылупился – впрочем, мельком, – на Артёма: похоже, не узнал.
Артём даже потрогал своё лицо, погладил себя по бритой башке: может, что-то такое изменилось в нём, что он стал совсем иным.
По монастырскому двору ходили люди, но он не хотел с кем-либо столкнуться, и смотрел в булыжную тропку свою, и торопился.
В роте было пусто: все на работах – один Артём…
Он упал на свою лежанку, лицом вниз, по-прежнему оглушённый всем с ним происходящим, и улыбался в материнскую подушку, никому на свете не видимый.
Через две минуты, а может, и через одну даже открылась дверь, он быстро оглянулся.
– Что, не закрывается? – спросила она. – Ну да, нельзя же вам. Давай твои сапоги сюда положим…
Она быстро своими ножками сдвинула болотные сапоги к дверям и, на ходу с усилием снимая юбку, вернулась к лежанке Артёма.
Встала возле неё, одним коленом упираясь в край – на Гале остались коричневые сапоги на каблуках, с посеребрёнными застёжками.
Всё это было ужасно соблазнительно, до спазма в груди.
– Только быстро, – сказала строго. – Ты умеешь быстро?
– Я не знаю, – ответил Артём, глядя на неё снизу вверх.
…Дыша, и расширяя глаза, и больно вцепившись в затылок, вдруг назвала его “Тёмка” – одними губами, куда-то в висок – но он услышал, как его имя толкнулось с её дыханьем о его кожу…
Получилось так, словно бы, сказав ей, неожиданно для самого себя, “Галя” вчера ночью, он назвал первую часть пароля, а сейчас она произнесла отзыв.
Они назвали друг друга по именам – и только после этого немного научились говорить. По крайней мере, Артём.
Она стояла у дверей, глядя на него пьяными глазами.
– У тебя вода есть? – спросила.
– Нет… Вот в кувшине.
– Подай.
Артём подал.
– Бр-р, – смешно скривилась она и отдала кувшин обратно.
– Они иногда делают обход, – сказал Артём, кивнув на дверь.
– Ну и что? – спросила она. – Вот я сделала обход, проверила… – и тихо, очень красиво засмеялась.
Оказывается, Артём никогда не слышал, как она смеётся. Он тихо улыбнулся, пытаясь своими грубыми неловкими губами повторить линию её губ.
– Ты за меня переживаешь или за себя? – спросила она, сразу став строгой.
– За тебя, – твёрдо ответил он, выбрав “ты” между “ты” и “вы”.
– А за себя?
Артём пожал плечами, не сводя с неё взгляда и получая пронзительное удовольствие от того, что мог ей смотреть в глаза.
– Ты можешь подумать, что он со мной сделает? – сказал он, улыбаясь, хотя улыбка была скорей выжидающей.
– Он тебя убьёт, – ответила Галя; в голосе её было что-то детское: так ребёнок говорит, что сейчас придёт папа? и всех накажет.
Артём кивнул.
Галина вышла.
– Здра! – кто-то гаркнул тут же в коридоре.
Артёма едва не подбросило от этого крика.
