“Никто отсюда не улетит”, – подумал Артём, усмехаясь сквозь боль во всём лице. Ему тоже было всё равно.
Он долго смотрел на Блэка, но потом объявился дневальный ИСО, пихнул Захара, указал ему на собаку и выругался. Захар всё понял, поднялся и, озираясь, чтоб не застрелили, добежал до Блэка, взял собаку за ногу и потащил.
Мёртвый Блэк оказался некрупной, не очень красивой и не очень чёрной собакой.
Под грохот стрельбы, буйство надзорных и всхлипы чаек вышла Галя – без своей куртки, в форменной одежде, усталая и тоже некрасивая.
Во дворе была сутолока и неразбериха, высыпали люди из административного корпуса, медсёстры из лазарета, повара – вроде как и праздник: осенний убой птицы.
Галя встала рядом с Артёмом и спросила, глядя в спину целившемуся в чайку красноармейцу:
– Почему у тебя такой вид?
Артём помолчал и со второго захода – пришлось переждать близкий выстрел – ответил:
– Мыл чекистам кровавые сапоги. Потом закапывал труп Бурцева.
– Тебя не били? – быстро спросила Галя и столь же быстро осмотрела лицо Артёма.
– Нет, – сказал он.
Галя перевела невидящий взгляд на другого красноармейца и сообщила:
– Тридцать шесть человек за ночь расстреляли. Больше расстрелов не будет. Ногтев запретил.
– Он… не знал… – поделился с ней Артём.
– Всё он знал, – тут же со злостью ответила Галя. – Нарочно уехал.
“Блэк оказался самый догадливый из нас!” – ёкнуло у Артёма.
Скосился на Галю – поделиться с ней этим открытием или не стоит. Решил, что не стоит.
Артём предположил, что Гале не хочется уходить обратно в здание, оттого что нравится стоять рядом с ним.
…Только ему не было хоть сколько-нибудь проще от её присутствия, он лишь желал, чтоб кончилась стрельба.
– И Афанасьева расстреляли? – спросил Артём, заметив, как тяжело ему далось совместить два последних слова, которые отталкивались как магниты с разными полюсами.
– Почему это? – Галя снова посмотрел на него. – Нет. Я не видела в списке. А зачем Афанасьева?
“Дурак, что я делаю!” – сокрушённо укорил себя Артём.
– Незачем, – ответил он, насколько сумел, искренне. – Просто его не было на утренней поверке, и я испугался за него.
Галя промолчала. Афанасьев её не волновал.
– Я постараюсь отправить тебя сегодня на Лисий, – сказала она погодя.
Артём закусил нижнюю губу: хоть бы правда, хоть бы удалось – поставлю твою фотокарточку, Галя, и буду на неё молиться. Кажется, Крапин успел её сфотографировать в компании лис, назначенных согревать Галины плечи в ближайшую соловецкую зиму.
Они ещё с полминуты стояли молча. Артём иногда вздрагивал или хотя бы морщился от выстрелов, Галя – даже не смаргивала.
Вернулись Сивцев и Захар. Наверное, по кровавым пятнам на одежде и по тому, как Артём чуть подвинулся, совсем не удивившись их приходу, Галя догадалась, чем занимаются все они вместе.
– Вы ещё не ели? – спросила она у Сивцева.
Сивцев вопросительно посмотрел на Артёма: чего гово-рить-то? стоит правду отвечать, нет?
Артём не поворачивал головы.
“А он ведь воевал, – медленно думал Артём. – А я нет. А он ждёт, чтоб я дал понять, как ему быть…”
– Дак мы непонятно чьи теперь – и не в роте, и не в карцере, – растерянно сказал Сивцев, поглядывая то на Галю, то на Артёма, то, наконец, и на Захара тоже.
– Идите в лазарет, – велела Галя, зачем-то поднимая воротник и заходя в здание. – Я позвоню, чтоб вас накормили и пустили помыться. Постирайтесь.
– Дак нам гражданин начальник Ткачук велел ждать, – плачущим голосом вослед ей крикнул Сивцев.
– И Ткачуку скажу, – не оборачиваясь, ответила Галя.
На обед или уже на ужин им выпала гороховая похлебка и пшённая котлета, залитая киселём.
Артём долго смотрел на принесённые миски, потом вывалил котлету в суп и всё съел за треть минуты.
Иногда поднимал глаза то на Сивцева – евшего размеренно и обращённого в себя, то на Захара – старавшегося есть помедленнее,
