– А что, если Родионов привезет из Иркутска письмо? – Илья подкинул снежок на ладони. – Обычное письмо, весточку профессору Брахту от его старого друга, профессора Мазура. Об изотопах, конечно, ни слова.
– Да, я тоже подумал, – кивнул Проскуров, – других способов подобраться к Брахту у нас пока нет, это хотя бы маленькая зацепка. Но ведь письмо может подтолкнуть его, если он еще не догадался.
– Может подтолкнуть, а может, наоборот, сбить, запутать. – Илья подкинул снежок высоко и ловить не стал. – Все зависит от Мазура. Он хорошо знает Брахта, ему видней, стоит писать или нет. Между прочим, сам факт их многолетней дружбы работает на нас. Мазур – еврей, значит, оголтелым нацистом Брахт точно не является.
– Ну и что? – Проскуров усмехнулся. – Чтобы делать урановую бомбу, фанатиком идеи быть не обязательно. Достаточно быть фанатиком науки, лояльным к режиму. – Он остановился. – Ладно, поздно уже, третий час ночи. Мне надо выспаться и хорошо подумать, да и вам тоже.
Илья пожал протянутую руку. Секунду они смотрели друг другу в глаза.
– Задал ты задачку, Илья Петрович. Ну, будь здоров, – пробормотал летчик, развернулся и быстро зашагал прочь.
* * *
Эмма вышла из трамвая на остановку раньше, у парка. Расстегнула шубку, с наслаждением вдохнула влажный, уже прогретый солнцем воздух. Под каблуками весело хрустел гравий аллеи.
«Пожалуй, скоро можно надеть легкое пальто. Коралловая шелковая блузка неплохо сочетается с темно-серой плиссированной юбкой… Центрифуга сыграет с ними злую шутку. Энергии сожрет больше, чем производство тяжелой воды, а нужных изотопов даст жалкие крохи. Странно, что они этого не понимают, я ведь сделала им точные расчеты. Метод Клузиуса – Диккеля перспективней и экономичней, но только на первый взгляд. Все гениальное просто, но не все, что просто, – гениально. Две трубы, одна в другой. Снаружи холодная, внутри горячая. В пространство между трубами пускается уран в виде газа. Изотопы 235 легче, они концентрируются возле горячей трубы и поднимаются вверх. Отлично! Только уран в газообразном состоянии крайне агрессивен, он вызовет коррозию труб прежде, чем начнется процесс… Да, а на блузку – вязаный жакет цвета антрацита, старенький, но по гамме идеально… Разница в весе три нейтрона, зацепка ненадежная, но есть кое-что еще, кажется, кроме меня, пока никто не догадывается. Странно почему? Это же просто, как все гениальное…»
Эмма не заметила, как подошла к калитке. Во дворе и в доме было пусто. Она сразу поднялась наверх. Вернер сидел за письменным столом у окна перед грудой бумажек и покусывал карандаш.
– Агнешка простыла, осипла, лежит с температурой, – рассеянно сообщил он, подставив щеку для поцелуя, – хотел пригласить доктора, она категорически отказалась.
– Правильно, – кивнула Эмма, – приглашать врача для польской прислуги довольно странно, это может вызвать кривотолки.
– Какие кривотолки? От денег ни один врач не откажется, просто Агнешка предпочитает лечиться сама, лимоном и чесноком. – Он сморщил нос, почесал его тупым концом карандаша. – Будь добра, посмотри свежим глазом, кажется, я что-то напутал.
Эмма придвинула второй стул, села рядом. На этот раз старик делал записи на клочках оберточной бумаги.
– Опять надо все переписывать. Я же купила вам три большие тетради.
– И пересчитывать. – Он виновато вздохнул.
Она подошла к шкафу. Пакет из канцелярского магазина, который она принесла на прошлой неделе, так и стоял нераспакованный.
– Что за страсть к обрывкам и огрызкам? – проворчала Эмма.
Старик ее не услышал. Она раскрыла новую тетрадь. Несколько минут они молча сидели рядом, каждый занимался своим делом.
– Все-таки у них психология мелких чиновников. – Вернер закурил и откинулся на спинку стула.
– О ком вы? – спросила Эмма, не поднимая головы.
– Гейзенберг смиренно собирал пожертвования в партийную кассу. Великий Гейзенберг, гений уровня Лейбница и Ньютона, бродил по Лейпцигу зимой, как нищий, с жестяной кружкой. Уму непостижимо!
– Но ведь он не член партии, – заметила Эмма, – как могли заставить?
– Он сам себя заставил. Дисциплина есть дисциплина. А потом жаловался: боже мой, какое унижение! Конечно, ему не нравится режим, но он заговаривает себе зубы, что Гитлер необходим для будущего величия Германии.
– Путь к величию Германии лежит через унижение немцев. – Эмма хмыкнула, отложила карандаш и пододвинула старику пепельницу.
Вернер затушил сигарету, закрыл лицо ладонями, с притворным испугом забормотал:
