отправиться в отпуск на десять дней. Решили лететь в Венецию. В сентябре там уже не так жарко. Эмма понимала, что ей необходима передышка. Перед броском надо прийти в себя, набраться сил.
В один из последних дней августа кто-то принес в комнату отдыха швейцарскую газету с интервью очередного шарлатана, сумасшедшего ученика Маркони. Вайцзеккер, давясь от смеха, зачитывал вслух:
– «Во время сеанса связи профессор рассказал, что, настроив излучатель определенным образом, можно воздействовать на радиоактивные элементы, изменяя процентное соотношение различных изотопов. Он подчеркнул, что прежде всего это касается урана. Таким образом, лучи Маркони могут быть использованы не только как самостоятельный вид оружия, но и оказать существенное влияние на производство уранового оружия».
Отбросив газету, он произнес с серьезной миной:
– Ну что ж, господа, боюсь, придется лететь в Италию и умолять синьора Валетти открыть нам тайну обогащения урана при помощи магических лучей. – Усмехнулся и добавил: – А вообще, это позор для газеты – компрометировать серьезную науку бредом во славу Маркони.
– А почему бы нам не обратиться к Вернеру Брахту? – пробормотал себе под нос Ган. – Разве его лучи менее магические?
– Отто, перестаньте, – одернул его Вайцзеккер и повернулся к Герману и Эмме: – Не обращайте внимания на этого брюзгу. Кстати, как дела у Вернера?
Герман напрягся. Эмма спокойно ответила:
– Здоров, полон сил, по-прежнему возится со своим резонатором в домашней лаборатории.
– Я слышал, Фриц Хоутерманс вернулся из России. – Вайцзеккер сунул в рот сигарету. – Это правда, что Вернер приютил его у себя?
– Правда. – Эмма вздохнула. – Бедняга Фриц до сих пор не может опомниться после большевистского ада, рассказывает кошмарные вещи. К счастью, ему вернули виллу. Недавно там закончился ремонт, и он переехал.
Герман сидел рядом, от него било током. Присутствие Хоутерманса в доме отца все еще оставалось больной темой. Поездку Вернера в Стокгольм он пережил сравнительно легко. Мейтнер хотя бы не коммунистка. Эмма терпеливо объясняла, что Хоутерманс теперь фанатичный антикоммунист, общение с ним совершенно не опасно, фон Арденне принял его на работу, да и не живет он больше у Вернера.
По дороге домой Герман опять завел свою шарманку:
– Что за странная тяга к евреям? Мазур, Мейтнер, теперь вот коммунист Хоутерманс, помесь второй степени.
– Это у тебя тяга к еврейской теме, – вяло бросила Эмма.
Герман что-то забубнил в ответ, Эмма только махнула рукой. Она думала о своем. Идиотское интервью с очередным шарлатаном в швейцарской газете оставило неприятный осадок. «Какого черта они прикасаются к моей работе своими грязными руками! Да еще эта грубая выходка Гана. Кто его тянул за язык? Зачем он приплел Вернера? Ненавидит его, ревнует к нему Мейтнер. Каким надо быть кретином, чтобы путать резонатор Вернера с лучами Маркони-макарони!»
Герман продолжал бубнить:
– Так и останется посмешищем, ничего другого ему не светит.
– Послушай, хватит! – не выдержала Эмма. – Какая-то болезненная потребность поливать отца грязью!
Она вырвала руку, не оглядываясь, побежала к трамвайной остановке, вскочила в вагон. Конечно, он обиделся. Но ничего, ему полезно.
До отлета в Венецию осталось всего два дня. Они с Вернером решили, что к ее возвращению он засядет, наконец, за подготовку публикации. Из нижней секции лабораторного шкафа заранее вытащили старую «Эрику», изящную, легкую и безотказную. Когда-то Марта перепечатывала на ней рукописи Вернера. Теперь это предстояло делать Эмме. Машинка была в полном порядке, оставалось закупить ленту, бумагу и копирку.
* * *
От короткого отпуска в Сочи остался только загар, бледнеющий с каждым днем, и дюжина курортных фотографий. Илья и Маша в обнимку под пальмой. Илья по пояс в воде, с мячом в поднятых руках. Маша в свободном светлом платье с обезьянкой пляжного фотографа на плече. Илья в полосатом халате сидит в плетеном кресле на балконе, читает «Правду». Маша в мокром купальном костюме у кромки пляжа, по щиколотку в воде. Волосы убраны под резиновую шапочку, голова повернута в сторону аппарата. На лице возмущенно-жалобное выражение. Брови домиком, рот открыт. На обратной стороне этого снимка Илья написал простым карандашом: «Ну хватит меня снимать!»
Маша соглашалась сниматься только в платье, ворчала, что в купальном костюме с таким огромным животом она выглядит
