– После освобождения крестьян стоило бы не так мрачно говорить о народной жизни, – заметил господин Звонков.
– Стоны народа требуют от нас отклика и сочувствия! – пылко воскликнула Варвара Дмитриевна. – Как у Некрасова! «Кому на Руси жить хорошо»? А ответ – никому. Почему наша родина так обездолена? Вот ты знаешь ответ на этот вопрос? – пристала она к отцу.
Он улыбнулся с нежностью:
– Я одно знаю: Россию нужно беречь и любить. Но вас нынче этому не учат. И в гимназиях ваших об этом не говорят.
– Да, но отречься от вековых проблем народа…
– Для чего ж отрекаться? Каждый на своем месте должен взяться за дело и потихоньку-полегоньку с Божьей помощью приналечь и вытянуть!
– Ну, папа же! Как же вытянуть, когда одни утопают в роскоши, а другие куска хлеба не имеют, чтобы накормить голодных детей. Только революция способна все изменить!
– Что же может изменить жгучее, неудержимое, мятежное беспокойство?
– Из беспокойства только и получаются сдвиги, – вступил Шаховской. – Вон какой пласт вековой двинулся. Дума созвана, народное представительство.
– Из Думы этой только и слышно «Долой самодержавие!», а государь принужден это слушать. И манифест о свободах не остановил, а только разжег революционное движение. Эмоции вас захлестывают, молодые люди, эмоции!
– Мы все бредем по темному лабиринту, из которого необходимо найти выход. Выход мне видится только в Конституции и в работе парламента.
– Дмитрий Иванович, голубчик, да что там за работа у парламента вашего? Как откроешь газету с речами депутатов, сплошь «долой!» да «вон!».
– Требуется время, чтобы это улеглось. Высказаться нужно, ведь много десятилетий молчали.
– Так ведь Дума не для того созвана, чтобы бунтовать наперегонки со студентами!
– То-то и оно. Если Россия станет свободной страной, то только благодаря Думе и честным людям, которые научатся в ней работать, я в это всей душой верю, – разгорячился князь.
– Когда ж учиться? – искренне удивился Звонков. – Теперь некогда! Дума действует, и надобно за ум браться и не мешать государю и министрам, а всячески помогать им.
– Папа! Ну, как можно?! Министры – такие ретрограды, стыдно слушать.
– Однако ж побольше вашего в деле государственного управления понимают.
Генри Кембелл-Баннерман решил, что самое время вступить в дискуссию, хрюкнул и поддал ногу Варвары Дмитриевны.
– Henry, stop it! Be a good boy! [4] – но тем не менее она наклонилась и «хорошего мальчика» погладила.
Шаховской возразил:
– Мы не имеем и зачатков конституционного министерства! Только такое смогло бы вывести страну из положения, в котором она находится. А Государственной думе то и дело говорят, что разрешение вопросов на предложенных ею основаниях никак не допустимо. Вот и выходит, что правительство не исполняет требований народного представительства, а только критикует их и отрицает.
Едва господин Звонков собрался ответить – со своих позиций дворянина и старого барина, – как горничная позвала Шаховского в кабинет к телефону.
Вернувшийся в столовую князь был несколько растерян, что не ускользнуло от внимания Варвары Дмитриевны, и сообщил, что должен уехать по делу.
Варвара Дмитриевна посмотрела независимо – ей не хотелось отпускать князя и одновременно не хотелось дать ему понять, что она заинтересована в его обществе и без него ей будет грустно.
Нет-нет, они просто добрые товарищи по работе и политической борьбе, что ж тут такого?..
– Варвара Дмитриевна, – тихо заговорил князь, когда она с Генри вышла его проводить в переднюю. – Прошу вас извинить меня, но дело правда срочное и не слишком понятное. Телефонировал
