следовало задуматься, особенно господам из Думы. Мираж революционной романтики, да еще подкрепленный господином Марксом и его умозаключениями, не одну сотню на свою сторону привлек, а сколько еще привлечет и с какими последствиями – неизвестно.
– А господин, который к вам приходил? – спросил князь, возвращая батюшку к вопросам практическим. – Вы его знаете?
– Он мне назвался. Раньше я его не видел. С его собственных слов, бывший студент, служит помощником у одного из депутатов от социалистов.
– У которого же? – быстро спросил Шаховской, знавший всех депутатов до единого.
– Прошу меня простить, князь, но я связан словом. Обещал молчать и только способствовать вашему с ним свиданию. Он утверждает, что убийство министра предполагается на железной дороге при посадке в поезд или на одной из станций. Чем более людей погибнет, тем лучше для боевой группы, ибо задача ее как раз поднять шум, взорвать видимость гражданского мира, который может вот-вот наступить, если Дума продолжит работу.
Шаховской подумал, что история, которую рассказывает ему батюшка в весеннем садике под грушей, при всей ее невероятности очень похожа на правду.
Радикальные социалисты и социал-демократы выборы в Думу открыто бойкотировали, однако некоторые одиночки из них баллотировались и были выбраны не как члены политических партий. Если допустить, а это очень вероятно, что некоторые из них продолжают тесное общение со своими товарищами-террористами и при этом отлично осведомлены о том, что происходит в Думе каждый день и час, чего опасаются депутаты, а чего министры, вполне возможно разработать план такой акции, после которой жизнь в России будет взорвана – в прямом и переносном смысле – и возврата к прежнему не состоится.
Если сегодня, сию минуту еще есть смысл договариваться, искать и находить компромиссы, то после убийства одного из наиболее уважаемых даже Думою министров время разговоров закончится навсегда, а оно только-только наступило после десятилетий и столетий, когда власть не слышала и не желала слышать свой народ!
Какие-то страшные картины вдруг привиделись князю в весеннем цветущем саду. Марширующие полки, серые шинели, миллионы серых шинелей, взрывы, залпы, зарево вполнеба, брошенные поля, опустевшие дома, разорение и хаос. И еще тюрьмы, решетки, разинутые в предсмертном крике рты, мученические глаза, груды тел на обочинах и – отдельно – детский трупик в белой рубашечке. Арестантские вагоны, решетки, босые ноги на грязном размолотом снегу, крики конвоиров и всюду кровь, и небо черно и глухо, зови на помощь – не дозовешься, и некого звать, никого не осталось. Как будто все это уже предопределено и вот-вот настанет, и ничего уже нельзя изменить, и тьма вот-вот накроет Россию, задернется черный занавес, а за ним – страшное, ревущее голосами, полыхающее, кровоточащее…
Шаховской с силой помотал головой из стороны в сторону – не хочу, не могу! – и отец Андрей посмотрел с удивлением: что, мол, такое?
– А этот ваш бывший студент может быть провокатором?
– Всякое возможно, и это тоже, – быстро согласился отец Андрей. Он думал об этом много, но ничего толком не надумал. – Человек нервный, душевной организации тонкой, ближе к истерической. Но я, Дмитрий Иванович, стараюсь людям верить. Ежели в Бога не верить, да еще и людям не верить, как тогда на белом свете жить?
Помолчали.
Шаховской думал, что, если дело обстоит так, как описал батюшка, придется обращаться к Столыпину, политическая полиция находится в ведении министра внутренних дел, и обращаться как можно скорее и строго секретно. О том, чтобы переговорить в Думе, дождавшись выступления Петра Аркадьевича перед депутатами, нечего и думать. Однако ж прежде чем затевать кампанию по подготовке встречи с министром, следует все хорошенько проверить.
Отец Андрей думал: слава тебе, Господи, князь узнал, и он, отец Андрей, больше не должен тяготиться в одиночестве, но – странная штука – ответственность, от которой, чего греха таить, так мечталось избавиться, никуда не улетучилась, так и лежала на плечах, как мешок с солью у грузчика-пермяка, и давила, давила. Батюшка даже шеей повел неловко.
– Уговорились мы с ним так: я обещался вас разыскать, изложить предмет и взять слово, что вы не станете обращаться в полицию.
– Помилуйте, как же не обращаться?
