подъезда Думы, мимо Большого театра к Петровке.
Еще утром он позвонил Игорю Никоненко, но тот не стал ничего слушать.
– Приезжайте часа в четыре, – буркнул полковник. – Пропуск я закажу. На третий этаж, семнадцатый кабинет. По телефону такие вещи не обсуждаются.
Дмитрий Иванович не очень понял, какие именно вещи не обсуждаются по телефону, потому что ничего секретного говорить не собирался. Он твердо решил не опаздывать и точно знал, что опоздает. Он всегда и везде опаздывал.
На Петровке профессор еще и заблудился. Он знал, как и все на свете, легендарный адрес – Петровка, 38 – и был уверен, что никаких других не существует, и очень удивился, когда Никоненко стал диктовать какие-то номера с дробями и корпусами.
– А это что такое? – на всякий случай спросил он.
– А это где мы как раз сидим, – удивился его непонятливости полковник. – Я же вам сообщаю!
До неприметного серого дома, перед неухоженным подъездом которого дождем налило большую лужу, Дмитрий Иванович добрался, когда опоздание стало совсем неприличным. Ему было жарко, и он злился.
У подъезда они нос к носу столкнулись с Никоненко.
– Здрасти, Дмитрий Иванович. – Полковник обвел глазами лужу в поисках брода. – Государственные дела замучили? В Думе заседали?
– Я не заседаю в Думе, – сказал Шаховской ненатуральным от злости голосом. – Я там время от времени работаю.
Никоненко прыгнул, грязная вода плеснула в разные стороны.
– Как дождь пройдет, так стихийное бедствие. Вот в прошлом году меня супруга в Карловы Вары таскала, печень лечить от последствий возлияний. Так я вам скажу, там дождь есть, а стихийного бедствия после дождя нету!.. Вот почему у них всю жизнь красота и порядок, а у нас грязь и лужи? Вот как это так вышло?
– Вам в хронологическом порядке изложить? – осведомился Шаховской. – И откуда начать? С Петра или еще раньше – со Смутного времени?
Никоненко отряхнул штанину, а ладонь вытер о стену дома. На кирпичах остался мокрый и грязный след.
– Садитесь, поедем, – распорядился он и кивнул на машину, которая подмигнула желтыми огоньками. – По дороге поговорим.
Шаховской потянул дверь.
– Не, не, вперед, вперед залезайте! Сзади грязно, я там… того… собаку вожу.
В джипе на самом деле было не слишком чисто, но он казался обжитым, даже как будто уютным. На заднем сиденье валялись плед, пустая бутылка из-под воды и какие-то журналы, на щитке темные очки, дужками зацепленные за решетку отопителя, а в подстаканник был засунут зеленый плюшевый крокодил, довольно потрепанный, но жизнерадостный.
– Супруга моя шалит, – объяснил полковник, заметив, что Шаховской косится на крокодила. – Говорит, что это есть мой скульптурный портрет. С виду вроде ничего, а суть-то все равно крокодилья!..
Дмитрий Иванович развеселился, злость как рукой сняло.
– А куда мы едем?
– На самом деле тут недалече. Сейчас налево, потом на Сретенку, и, считай, приехали. Все по нашему с вами делу.
– Это что означает?
– Это означает, что с подругой потерпевшего мне надо потолковать по душам. Вызывать ее не хочу, да и не придет она, а потолковать надо. А у вас чего? Что за спешка-нетерпение?
– Можно мне с вами? – неожиданно для себя спросил Шаховской. – Нет, вы не подумайте, что из пустого любопытства…
– А разве не любопытно?
– Любопытно, – признался Дмитрий Иванович. – И чем дальше, тем больше.
– То-то и оно. Такие дела, как это, на которое мы с вами налетели, раз в десять лет случаются, а то и реже. Тайники, особняки, письма столетней давности – это в романах только бывает, а в уголовных делах большая редкость.
