– Тогда с антикварами тоже было интересно.
– Переходи к нам работать! – вдруг на «ты» предложил Никоненко. – Будет тебе рутина каждый божий день, двадцать четыре часа в сутки и еще три сверхурочно! Муж жену по пьяной лавочке зарезал, соседи друг друга из дробовика постреляли, тоже, ясный перец, не на трезвяк, а там наркоманы бабусю за пенсию задушили, на дозу им не хватало. Ты что думаешь, мы только красивые преступления раскрываем?
– Я не знаю, что означает «красивое преступление». Убийство всегда убийство, и оно отвратительно.
– А я только по ним работаю. Тяжкие и особо тяжкие. И ничего в моей работе нету хорошего, Дмитрий Иванович.
– Зачем тогда ты работаешь?
– Тебе в хронологическом порядке изложить? – осведомился Никоненко. – И откуда начать? Со школы милиции или еще с чего?
Он посигналил зазевавшейся барышне в красной машинке, которая вырулила ему под колеса. Барышня возмущенно выговорила что-то неслышное и покрутила пальцем у виска.
– Ну, ну, – сказал ей Никоненко. – За руль держись лучше. Так чего у тебя? – обратился он к профессору.
– Я поговорил со священником из храма, который сразу за особняком, – Шаховской взглянул на жизнерадостного крокодила. – Он рассказал, что одна из его прихожанок-старушек несколько раз пыталась попасть в особняк и требовала, чтобы директор отдал ей бриллианты.
– Чего директор отдал?!
– Бриллианты, – повторил Дмитрий Иванович. – Они якобы спрятаны в тайнике, в голубой чашке.
– Во дела! – вдруг громко и удивленно произнес Никоненко.
– Старушка не в себе, так священник говорит.
– Да пусть у нее три раза Альцгеймер с Паркинсоном, про чашку-то она откуда знает!? Чашка-то у нас в вещдоках лежит, как есть голубая и самая настоящая! А у меня ни Паркинсона, ни Альцгеймера нету, и видения редко посещают.
– Я думаю, найти ее легко, в храме знают, где она живет. – Шаховской улыбнулся, вспомнив. – Ее дьякон несколько раз унимал, когда она скандалила, и домой провожал. Мне показалось, что они хорошие ребята. И священник, и дьякон.
– Ты даешь, Дмитрий Иванович, – то ли похвалил, то ли укорил Никоненко. – Вырвался на оперативный простор!
Джип остановился возле чистенького, только что отремонтированного дома, весело смотревшего вымытыми окнами в крохотный московский скверик. Как только он остановился, сзади припадочно загудели на разные голоса.
– Да, да, – пробормотал полковник, обернулся и стал сдавать назад. – Это я все понимаю, только где стоять-то?! Стоять негде! Нужно было на служебной ехать, и чтоб шофер круги наматывал, пока мы разговаривать будем, только не люблю я служебную эту…
Дмитрий Иванович тоже зачем-то обернулся и стал смотреть, хотя помочь ничем не мог.
– Сюда не поместимся.
– Да вижу я, вижу.
Сдавали они довольно долго. Дмитрий Иванович как будто тоже крутил руль, хотя и не крутил.
– Может, на Петровку вернемся и оттуда пешком?
– Ну тебя к лешему!..
В конце концов нашли какой-то шлагбаум, въезд за который был строжайше запрещен, а из будочки выскочил сердитый человек в форме, преисполненный служебного рвения, гнать джип с дороги.
– Тебя-то нам и надо, – под нос себе пробормотал полковник, опустил стекло и сунул охраннику под нос удостоверение. Тот уставился, зашевелил губами и, наконец, вытаращил глаза.
– Открывай давай, что за литературные чтения!?
Приткнувшись на свободном пятачке, полковник выпрыгнул из машины, велел человеку в форме быть бдительным и служить, и вдвоем с Шаховским они пошли к чистенькому дому – довольно далеко.
