волны по воде. – Я девушка честная, на первом свидании в ванну к кавалеру не полезу!
– А у нас свидание? – наши словесные игры начинают доставлять мне удовольствие.
Вот только Лю внезапно выбывает из наших игрищ, я понимаю это по ее изменившемуся, посерьезневшему лицу.
– Сол, я применила к тебе свой талант…
– Какой из многих? – пока не поздно, пытаюсь свести все к шутке. – Обаяние, сексуальность или…
– Не перебивай, пожалуйста, – попытка с треском проваливается, изображаю из себя покорного слушателя. – Я применила гипноз, хотела помочь тебе, копнула вглубь…
Я жду. Что она накопала внутри меня, до каких воспоминаний добралась?
– Ты помнишь, как я назвала тебя?
– Конечно, ты дала мне имя…
Она нетерпеливо перебивает:
– Я дала имя одному, а гипнозом вернула к жизни другого!
– Это плохо? «Я с амнезией» и «Я в твердой памяти» – один человек! К тому же никакой твердой памяти я не ощущаю!
– Человек, может, и один, только личности разные.
Приехали. Люк упоминал о том, что когда-то страдал раздвоением личности, видать, и меня заразил, падла такая!
– Лю, я лучше действительно помолчу, а ты рассказывай, объясни новоявленному шизофренику что к чему.
– Ты не шизофреник.
– Хорошее начало, а что с разными личностями?
Летиция задумчиво раскручивает пальцем бурунчики в воде. Не смотрит на меня, подбирает слова…
– После смерти мамы я никого и никогда больше не любила. Исчезла потребность… Но там, в церкви, увидев тебя, беспомощного, нуждающегося во мне – именно во мне, я поняла это сразу! – я испытала… Потрясение – слишком слабое слово, меня всю заколотило от… не страсть, не желание, а что-то запредельное, неведомое раньше! Нежность, потребность защитить, спасти… Есть в этом нечто жертвенное, поверь, такая дурь мне не свойственна! Я гладила тебя, ощущала твое тепло и как распоследняя идиотка была счастлива.
Люк считает, что это проделки Храма, я грешу на Ведунью, но счастье было настоящим, я впервые в жизни ощутила себя женщиной. Любящей, готовой на все ради своей любви женщиной… Думаешь, я несу какую-то бабскую ересь?
– Нет, – я так не думаю.
– Хорошо. Мне трудно говорить о подобных вещах, в обнажении души есть что-то противоестественное.
Зря я полезла со своим гипнозом ворошить твое прошлое. Тот, кого я полюбила, оказался лишь дыханием на стекле, стоит провести рукой, и на меня сквозь стекло уже смотрит кто-то совершенно иной…
Мой Мастер – иллюзия, тень, отражение на воде… К нему нельзя прикасаться руками, лезть с глупой помощью, убивать гипнозом…
– Это способ сказать мне «нет»?
– Ты – Сол, а полюбила я Мастера.
– Ты дала мне имя…
– Не тебе, Сол.
Она уходит. На прощание брызгает водой мне в лицо и уходит. В моих зрачках отпечатывается ее печальная улыбка.
Я раздавлен. Я хочу кричать… Хочу, но не могу. Мне плохо. Я раздавлен.
Из давно остывшей ванны меня извлекает верный соратник Люк.
– Дружище, я бы с удовольствием позволил тебе и дальше отращивать жабры, однако другой ванной комнаты в округе не наблюдается. А смыть дорожную пыль перед тяжелым днем – святое право, да и обязанность любого уважающего себя путешественника, прошедшего от Урала до первопрестольной!
– Мой тяжелый день уже состоялся, – вот все, что я способен возразить.
Маркиз понимающе вздыхает:
– Летиция?
– Летиция.
– Не злись на нее и не обижайся, она сама стала заложником обстоятельств.
– Каких, в жопу, обстоятельств, Люк?! Что вы все сегодня мелете? Мне жутко хочется проломить кому-нибудь башку, можно это