— Из какого?
— Земля-один, Аркан. Они ставят на других мирах социальные эксперименты!
— Слушай, а я и не знал. — Кшиштоф нахмурился. — Может, пойдем назад, в ресторан? Посидим, расскажешь мне все. Если нами и впрямь какие-то гады в своих интересах крутят… да что ж мы, не славяне?!
То ли я от природы наивен, то ли у полицейских есть дар убеждать — но несколько секунд я всерьез рассматривал эту мысль.
Лишь потом рассмеялся:
— Про славянское единство — ну, это перебор!
— Верно, — с досадой согласился Кшиштоф. — Но я подумал, вдруг прокатит?
Некоторое время мы курили, сидя друг напротив друга. Потом я сказал:
— Пойду, пожалуй. Передай начальству, что я конфликтовать не собираюсь, но и сдаваться не намерен.
— Передам, — согласился Кшиштоф. Как-то уж неожиданно легко.
— Мешает поводок, верно? — спросил я.
— Мешает. — Кшиштоф встал. — Поэтому я всегда делаю вид, что поводок натянулся загодя. Когда в запасе есть еще метров сто.
Я тоже вскочил. Напрягся. Успею? Успею… наверное.
— Ну поймай… если сможешь.
— А еще хорошо, — продолжал Кшиштоф, тихонько посмеиваясь, — когда зоны у полицейских перекрываются. Хотя бы чуть- чуть. Тогда можно сойтись, к примеру, втроем — и схватить любого самоуверенного придурка.
Они окружили меня с трех сторон. Дорогу к Эльблонгу перекрывал Кшиштоф, дорогу, по которой я шел, — женщина средних лет, с лицом суровым, будто у кондуктора в автобусе; со стороны полей легким, грациозным бегом приближался молодой худощавый парень.
Впрочем, было понятно, что молодость и субтильность сложения не помешают ему раскатать меня в коврик, вытрясти о колено и положить под дверь.
И даже если бы добрая девушка Марта решила мне помочь, как это делают все симпатичные девушки во всех голливудских боевиках после того, как героя окончательно припирают к стенке, нас бы вместе отшлепали и поставили в угол.
Трое полицейских — это не шутки.
Я рванулся в поля, рассчитывая, что сумею проскочить между женщиной и парнем — ну а Кшиштофу все-таки помешает поводок. Я не учел одного — отсутствие огнестрельного оружия, чуть ли не принципиальное им пренебрежение, вовсе не означало, что полицейский опасен лишь вблизи.
Кшиштоф взмахнул рукой — и камешек, тот самый, что я сдуру положил в пачку с сигаретами, ударил меня под колено. Нога мгновенно подломилась, и я упал. Стопа и голень онемели и покалывали, будто их засунули в ледяное крошево.
— Я же говорил — никуда не денешься! — укоризненно крикнул Кшиштоф. — Ну и зачем было заставлять себя калечить? Думаешь, мы злодеи какие-то? Думаешь, нам это приятно?
Они неторопливо сошлись надо мной, корчащимся даже не от боли — нога не болела, а просто не чувствовалась, — от бессилия и обиды. Три любопытные физиономии темными пятнами нависли надо мной. Вздумалось же мне перекурить! Спасусь — брошу! Вот честное слово, брошу!
Парень несильно пнул меня в бок. И за это заслужил от Кшиштофа подзатыльник:
— Ты что делаешь? Твое поведение недостойно культурного человека!
— Проверяю, не притворяется ли, — с обидой ответил парень.
— У меня не притворится, — с гордостью сказал Кшиштоф. — Я, если не в курсе, с двадцати метров стальным шариком дверцу автомобиля пробиваю! Насквозь!
Он протянул мне руку:
— Вставай.
Вам когда-нибудь доводилось валяться под ногами трех недружелюбно настроенных граждан? Пусть даже и не стремящихся немедленно переломать вам ребра?
Возможно, что и случалось, дело-то житейское. Тогда вы помните, что удовольствия в этом мало. А если не случалось — что ж, поверьте на слово. И не рвитесь проверить.
— Вставай, — повторил Кшиштоф. — Мы к тебе по-хорошему, сам видишь…
