«Эй, приверженцы истинной веры! Будьте едины! Тогда вас ждет благоденствие! Сын Равиля, Искандер, покоится здесь».
Некоторые надписи ставили меня в тупик, еще раз напоминая, что я не на Земле:
«Нет Тенгри, кроме Аллаха. Мухаммед — посланник его!»
Большинство надписей украшала богатая резьба — цветы, геометрические узоры. Фотографий не было, но это вроде и в нашем мире у мусульман не принято.
Очень часто могильные надписи походили на философские или богословские изречения:
«Только с божьей помощью можно порвать со злом и стать достойным человеком! На примере меня, презренного, судите об этом!»
А потом я наткнулся на маленький мавзолей (дверка, похоже, там была так, для проформы), надпись над которым заставила меня вздрогнуть:
«В раю я, ласкает гурия меня. Но безутешен, вот и плачу, не мама мне она, не мама мне. Подходит ангел, дает игрушку. Но безутешен я и плачу: не папа мне он, знаю я».
Вся экзотика, все странности и чуждости этого мира вдруг стали совершенно не важными. Я стоял у детской могилы, и во что бы ни верили родители ребенка — в Христа, Аллаха, Тенгри или теорию эволюции Дарвина, — их горе было самым обычным и настоящим.
Я поежился, и вовсе не от ветра. Обхватил плечи руками и постоял, глядя на чужую могилу в чужом мире.
Вот только мир как-то сразу перестал быть чужим. Превратился из лаковой открытки, из эксперимента арканских естествоиспытателей в живую вселенную — ибо только в живой вселенной люди умирают.
— Не надо плакать, — сказал я вполголоса чужой могилке. И тихо пошел дальше по каменным дорожкам между мавзолеями, уже не заглядывая на надписи.
Интересно, а есть ли дети у функционалов?
Я вдруг всерьез задумался об этом. Только ли свобода передвижения — плата за способности функционала? Только ли поводок — оковы? Человек, в сущности, легко смиряется со своей несвободой и даже находит в ней выгоды, декабрист Николенька тому пример. А вот ради любимой, ради детей — способен сорваться с любой цепи и пойти на верную смерть.
Секс для большинства функционалов был любимым развлечением.
А вот семьи они, как правило, не имели…
Уже на выходе с кладбища, у высокой, с человеческий рост, каменной ограды, я встретил первых жителей Орысултана. Действительно, похожие на татар два немолодых уже человека. Одежда, впрочем, ничего этнического в себе не несла: ботинки, брюки, пальто…
Мы коротко раскланялись друг другу и разошлись, не проронив ни слова.
Что ж, первое испытание я прошел, удивления своим видом я у местных не вызываю…
Храм Исы-пророка, вызвавший бы гневный вопль протеста у любого московского священника, карикатурно походил на храм Христа Спасителя. Хотя прямой связи тут, наверное, не было — история наших миров слишком уж различалась, развилка была скрыта где-то во тьме веков. И стоял храм совсем в другом месте, где-то в районе нашей Маяковки — конечно, если хотя бы Кремль стоял там же, где и у нас. И похож он был лишь на первый взгляд. Купол похож, да. Зато имелись два минарета, вырастающие прямо из купола, облицованные голубой плиткой пилоны, отсутствие крестов и наличие богатой узорчатой вязи (кстати, только здесь я и встретил витиеватую арабскую письменность).
Сам город Орысултан, он же Орызалтан, вызывал легкую оторопь. Кимгим выглядел чем-то игрушечно-святочным, но, несомненно, европейским. Не то немецким городком времен Гофмана, не то английским времен Диккенса. Что-то в нем было знакомое и приятное, то ли из книг, то ли из кино. А вот Орысултан не походил ни на что. Ни на Турцию — шумную и безалаберную, как я подсознательно боялся, ни на более экзотические Египет или Эмираты.
Здесь и впрямь был Кремль. На башнях вместо звезд или орлов были водружены золотистые треугольники. Честное слово, я бы обрадовался хоть арабским полумесяцам, хоть иудейским шестиконечным звездам — это было бы понятно. А треугольники? Масонская пирамида? Ага, только перевернута основанием вверх. Символ троицы? Да уж, с тем же резоном можно решить, что это призыв сообразить на троих…
Брусчатая мостовая имелась только в двух переулках, которыми я прошел, да и то — это был явный новодел. Сами переулки производили впечатление туристических — куча лавочек, где продавали сувенирные сабли и шлемы, ароматические палочки и кальяны, лапти и разноцветные свечи, берестяных птиц и пряники вроде тульских, часы с кукушкой (только внутри сидела не кукушка, а
