— А что? Если я из прошлого, то в какой-то мере твой предок. Могу и покомандовать.
Как ни странно, но Дитриш принялся обдумывать этот аргумент всерьез. Похоже, предков своих он и впрямь уважал.
— Это только если твоя теория верна, — сказал он после размышлений. — Так что не надо тут из себя… старшего брата строить. Лучше расскажи про себя. Ну, про свой мир.
— Да что в нем интересного? — спросил я. — Работал продавцом. Если без красивых слов, то именно продавцом. Продавал компьютерные железки.
— А что это такое?
Я долго объяснял, что такое компьютер. Постепенно увлекся до такой степени, что даже кратко изложил достоинства и недостатки «Висты» по сравнению с «ХР» и высказал свою точку зрения на вечное противостояние «Интела» и «АМД».
— И это ты называешь неинтересным? — пораженно спросил Дитриш. — А ты хотел стать именно продавцом компьютеров?
— Да нет, что ты… Кто же мечтает стать продавцом…
— У нас — многие.
— Менталитет другой… Я учился в авиационном институте. На аэрокосмическом. Глупость, конечно, детская мечта. В детстве все мечтают наесться мороженого, стать летчиком или космонавтом…
— А что такое космонавт? Про летчиков я читал.
Пришлось рассказывать и это.
К своему удивлению, я увлекся еще больше. Надо же, три года отучился и вроде как все забыл. Но оказалось, где-то в памяти все хранилось. Вспоминать было и приятно, и чуть больно — вроде как о любимой девушке, с которой расстались по обоюдному согласию, но оставив что-то недосказанным…
— И ты говоришь, что ваш мир неинтересный? — воскликнул Дитриш. — Вы летали на Луну и хотели лететь на Марс. У вас весь мир можно за день пересечь! А ты говоришь — неинтересно!
— Наверное, мы привыкли. Нам все это кажется обычным.
— Вот дураки, — сказал Дитриш. — Компьютеры, самолеты, ракеты. Луна.
Он покачал головой и налил себе еще вина. Хорошее вино, наверняка из собственного виноградника, хранилось где-нибудь в подвалах, в огромных бочках…
— Уже поздно, — с сожалением произнес Дитриш. — Я бы с тобой всю ночь проболтал. Но ты же утром пойдешь к башне?
— Да.
— Тогда тебе надо выспаться.
У него все-таки было очень развитое чувство ответственности.
— Хорошо. — Я допил вино. — Спасибо… за автомат, и вообще.
— Я завтра тебя провожу немного, — виновато сказал Дитриш. И в сердцах добавил: — Ты бы знал, как я хочу пойти с тобой к башне!
Утро выдалось отвратительным.
Проснувшись, я услышал, как барабанит за окнами дождь. На самом деле замечательно так вот просыпаться — если это утро субботы или воскресенья, никуда не нужно идти, можно поваляться немного, то засыпая, то пробуждаясь, потом включить телевизор и, слушая какую-нибудь дурацкую болтовню, готовить завтрак, глядя в мокрое стекло, по которому сползают крупные капли, посочувствовать людям, спешащим по улице под куполами зонтов…
Но мне-то предстояло иное.
Я поднялся, отодвинул штору и посмотрел в окно. Серые тучи мокрым пледом лежали на склонах гор, на дворе не было ни единого человека, а снаружи на подоконнике мокли два нахохлившихся голубя. Башни не было видно, словно и нет ее в природе.
Хороший полководец в такую погоду солдата под пули не выгонит.
Очень обидно, что я и полководец, и солдат в одном лице.
Я спустился вниз и обнаружил Дитриша в обеденном зале. Будто он и не уходил. Впрочем, может, так и было — на столе стояла еще одна пустая бутылка из-под вина, а пепельница на курительном столике была полна папиросных окурков.
— Доброе утро, — приветствовал меня Дитриш. Вид у него и впрямь был невыспавшийся. — Погода мерзкая.
— Заметил, — сказал я. Появился слуга, стал сервировать стол. Свежий сок, чай, хлеб, сыр, колбаса. Горячего на завтрак не было, впрочем, волнение все равно отбивало аппетит.
— Может, отложим до завтра? — спросил Дитриш. — Подготовились бы лучше. Я могу поспрашивать людей в поместье — вдруг
