твидового костюма, вызывал в памяти бессмертного героя произведений Конан Дойла и его безумного продолжателя профессора Хироси Мото. Безвестный японский литературовед, наложив на свое сознание психологический профиль давно почившего англичанина, полностью утратил собственную личность. Но зато в середине двадцать первого века появился писатель Мото Конан, чьими книгами до сих пор зачитывались все дети мира. «Шерлок Холмс возрождается», «Дело об исчезнувшем гель-кристалле», «Киборг на покое», «Четыре спорных гигабайта», «Странная история стоматолога-спец»… Да что там говорить – Хироси Мото действительно стал достойным наследником древнего писателя. Наверное, все-таки в нем был скрыт подлинный талант – ведь ни одна из многочисленных попыток такого рода больше не привела к успеху. Так и не создали ничего путного граф Ли Толстой, поэтесса Анна Шелли, живописец Микола Рубенс…
– Образ Шерлока Холмса, моего прототипа, – продолжил тем временем клон, – почти полностью отвечает следователю-спец. Остатки эмоций, конечно же, пришлось устранить. Но в целом – я действительно Шерлок Холмс, Имперский следователь по особо важным делам…
– Холмс обычно демонстрировал свои способности недоверчивым клиентам, – не удержался Алекс.
– Вы не клиент. – Холмс позволил себе улыбку. – Вы – свидетель и, простите, подозреваемый в деле о замученной Цзыгу. Впрочем…
Следователь прищурился, изучая Алекса.
– Ваше официальное… и, простите, неофициальное досье уже в моей памяти. Поэтому я буду говорить о том, чего не мог узнать обычным путем. Последним алкогольным напитком, который вы употребляли, было сухое красное вино… позвольте… эдемское бужоле… с каким-то неизвестным мне химическим стимулятором. На протяжении последних суток вы имели сексуальные контакты с двумя женщинами, очевидно – вначале Ким, потом Джанет… затем неоконченный контакт в виртуальном имитаторе…
Как ни нелепа была сама мысль иронизировать над следователем-спец, но Алекс не удержался. Наверное, виноват был все тот же блокатор…
– Да, разумеется, настоящий Шерлок Холмс много выиграл бы, получив собачье обоняние.
Сухое морщинистое лицо клона осталось невозмутимым. Он запыхтел трубкой, потом резко сказал:
– Настоящий Холмс – это порождение писательского гения. Я – порождение гения генетиков. Поэтому я столь же реален и имею столько же прав на это имя. Что ж, Алекс, вы сами этого хотели…
Он перегнулся вперед через разделявший их столик. И заговорил быстро, твердо, будто вколачивая каждое слово:
– Ваши родители, Алекс, были жалкие неудачники. Мать – натуралка, отец – бухгалтер-спец. Он выбивался из сил, чтобы оплатить вашу элитную специализацию, работал сверхурочно, вы привыкли видеть его в кресле, с торчащими из дешевого нейропорта венчиками проводов… и вы возненавидели эту картину. Неприязнь, возникшую в тот момент, вы перенесли на всех использующих старые нервные шунты, неправомерно наделяя их холодностью, жестокостью, равнодушием к окружающим. Три года назад именно это стало причиной неполадок на лайнере «Горизонт», потому что вы, под надуманным предлогом, отстранили от вахты пилота-спец с нейропортом старого образца. Ваш метаморфоз из-за индивидуальных особенностей организма проходил крайне болезненно, и с тех пор в вашем сознании закрепилось мнение о натуралах как низшей касте человечества.
– Неправда! – резко выкрикнул Алекс.
– Правда. Вы считаете, что перенесенные страдания сами собой оправдывают вашу исключительность. А причина всего лишь в слабой реакции на анальгетики… Все время, с самого метаморфоза, вас мучает и оскорбляет та незначительная урезанность эмоций, которая неизбежна для пилота-спец. Не удивлюсь, если вы пользуетесь той или иной моделью эмоционального сканера, чтобы контролировать собственные чувства. А ведь здесь обычнейшая недоработка ваших родителей и вашего детского психолога – они позволили вам испытать слишком тесный эмоциональный контакт в пре-метаморфозном периоде…
– Я не знаю, какими досье вы пользуетесь, мистер Холмс… – прошипел Алекс. – Не знаю, откуда вы узнали про моих несчастных родителей! Но вряд ли стоит копаться в моем прошлом, чтобы решить проблему в настоящем!
Холмс замолчал. Выпустил клуб тяжелого дыма, отложил трубку. Заговорил уже мягче:
– Всего этого нет в ваших досье, мистер Романов. Поверьте мне – нет. Это – именно способности к индукции и дедукции, свойственные моему литературному прототипу. Но вдобавок я имею неограниченный доступ к информационным сетям, усиленные органы чувств и модифицированную мораль. Мистер Романов, я – слуга Закона. Если Закон скажет, что голодный ребенок, укравший кусок хлеба, достоин виселицы, – я отправлю его на виселицу. Если Закон скажет, что убийца и насильник должен быть оправдан, – я отпущу его с миром. В этом моя сила. Книжный Холмс мог позволить себе отпустить виновного, найдя ему оправдание в собственном сердце и поручив Господу вершить правосудие. Я – не могу. Мое сердце – лишь орган для перекачки крови, и для меня нет Бога, кроме Закона. Я найду того, кто убил госпожу Зей-Со, и отдам в карающие руки правосудия. Никто не в силах обмануть следователя-спец,
