— У меня есть история, — вызвался вдруг Льюб. В неверном свете костра лицо его, изборожденное морщинами, оставалось абсолютно непроницаемым.
— Это история о мирканах. О тех временах, когда они впервые пришли в Мингниш, чтобы служить людям Большого и малых Долов. — Он умолк на мгновение, вперив взгляд в огонь. — Мирканы, созданные из камня, вытесанного гномами и расколотого Исполином, поселились в широком доле Глен-аррика, в том самом месте, которое потом получило название Меркадол и называется так до сих пор. По всему Долу вплоть до границ той земли, что теперь именуют Дринаном, выстроили мирканы свои дома, и главным их городом стал Дан Меркадол. Там они и жили, и жили в достатке, но одолело их беспокойство, ибо сказано было, что сотворил Всевышний мирканов и наделил их жизнью неспроста, но с определенной целью. И цель эта, говорили, как-то связана с самим сотворением их. С тем, как оно произошло. А были они — и есть — люди отважные, энергичные и бесстрашные. Но не для того они были созданы, чтобы пахать землю. Не стали они и великими охотниками. Лишь одно дело спорилось в их руках. Лишь одно славно у них выходило — убийство. И вот порешили они, что пойдут они войском, и завоюют всю землю, и будут править ею; и в том усмотрели они свою миссию в мире. Но кое-кто усомнился, и один из них, Рол — великий воин и вождь — отверг то предубеждение, что толкало мирканов на кровавые тропы войны, ибо устал он от убийств и больше не хотел убивать. И вот он ушел в горы — к гномам, хранителям древней мудрости, чтоб поучиться у них уму-разуму.
И пришел Рол в Гресхорн, и бродил по ущельям, и поднимался к вершинам, и силы его были уже на исходе. Когда же стало ему совсем тяжко, лег он в снег и приготовился к смерти, ибо гномов он не отыскал, а возвращаться обратно к той жизни, которую вел когда-то, — жизни насилия и крови, — Рол не хотел. Однако случилось так, что гномы сами нашли его, привели в свои жилища, согрели и накормили, и спросили потом, зачем он пришел, ибо никто из смертных равнины не заходил еще так далеко в сердце гор. И тогда он спросил их, для чего были созданы мирканы, а гномы в ответ рассмеялись.
— Если бы мы это знали, мы бы узнали тогда и то, для чего сами живем на свете, и раскрыли бы тайну, что стоит за самой жизнью, — так сказали они. — Но никому из живущих на земле не дано это знать.
Тогда в отчаянии Рол спросил, что может сделать он для людей, кроме того, чтобы убивать.
И вновь рассмеялись они.
— Не нам отвечать на вопрос твой. Ибо ты уже знаешь ответ. К чему было так далеко ходить, чтобы его получить? Загляни лучше в себя. Посмотри, что тебе было дано, и воспользуйся даром сим мудро.
С тем они и оставили его.
И пошел он назад к своему народу, и немало трудностей встретил он на своем пути. А когда пришел он в Меркадол, то сказал мирканам, чтобы те больше не убивали людей, что не стоит пытаться сорвать тот плод, которой и так уже в их руках. И сказал он им, чтобы шли они к людям Мингниша и предложили им службу свою, дабы хранить его, а не покорять; ибо человеку и нужно всего-то земли, что с могильный холм. Мирканы послушали Рола. И пошли они по земле предлагать службу свою — защищать Мингниш от лютых зверей и шаек разбойников, что бесчинствовали иной раз на дорогах.
Встретили их сперва с подозрением и враждебностью. И не раз пришлось им доказывать силой оружия, что они в самом деле желают служить, а не править, защищать, а не губить. А кое-кто из баронов пытался и употребить их стремление во зло, заставляя их воевать за чужие земли и грабить добро. Но мирканы убили тех баронов и взамен прежних нашли других — лучших. Многие потеряли веру, прежде чем люди поверили им, что пришли они с миром, и лишь спустя годы, — в течение которых никто из мирканов не поднял меча супротив справедливых баронов и не попытался силой своей захватить власть над Большим и малыми Долами, — приняли их наконец. Было это спустя много лет после смерти Рола. Так стали мирканы стражами земли и грозой для любого, кто попытается ей навредить, и каждое новое поколение их покидало родной Меркадол, дабы занять место тех, кто пал за Мингниш. Так мирканы нашли свое предназначение.
Костер затрещал. Ветер шуршал полотнищем навеса. Ривен чувствовал рядом тихое дыхание Мадры. Льюб закончил свою историю.
И не история вовсе. Какая-то проповедь.
Вскоре Ривен задремал и спал без сновидений. Перед рассветом он тихонько освободился от теплых объятий Мадры и заступил в караул вместе с Байклином. К утру снегопад прекратился, небо начало проясняться. Над белым безмолвным пейзажем неясно очерченных холмов и лощин разлился дневной свет. Звезды померкли.
— Вопреки опасениям, ночь выдалась спокойной, — сказал Байклин, не сводя глаз с пологой широкой долины, по которой струилась река. — Сегодня мы уже выберемся из холмов и пойдем по местам, где живут люди.
— А гриффеши не пойдут за нами?
Смуглолицый покачал головой.
— Они, скорее всего, потеряли наш след во вчерашнем буране. Вот если бы нас преследовали Снежные Исполины, тогда нам действительно пришлось бы туго. Такая погода как раз по ним. Гриффеши, как и люди, обычно прячутся по своим берлогам, чтоб переждать непогоду.
Первый солнечный луч, скользнув по снежной равнине, прогнал тени с их лиц.
— Еще столько идти, — пробормотал Ривен себе под нос. Но Байклин услышал его.
— Ты же вроде сам туда рвался? Что, пропало желание?
— Не знаю. Желание было.
— Быть может, не только мирканы ищут свое предназначение.
Ривен безрадостно рассмеялся и вспомнил прощальные слова Гвилламона. «Надеюсь, ты обретешь покой». — Я ничего не ищу, ничего мне не нужно, — сказал он, может быть, слишком резко, хотя теперь уже не был уверен в том, что сказал правду. Он отогнал мысль о девушке, что спала под навесом.
Они снова пустились в путь. Солнце слепило глаза. Лошади вроде бы пришли в себя, но всадники все же пока не торопили их — снег был слишком глубок. Стало почти тепло, и Ривен даже снял плащ. Куда ни глянь — везде расстилался однообразный равнинный пейзаж вересковых пустошей и лугов, и Ривен полностью отдался во власть заведенному распорядку попеременно сменяющих друг друга езды, отдыха, трапез и сна.
Прошло три дня. Не было никаких признаков погони. Ноги и поясница у Ривена больше уже не болели от долгого сидения в седле, и он без труда засыпал на жесткой земле. Таган разведал всю округу к северу, но никого не нашел: ни людей, ни зверей. То и дело дорогу им перебегали зайцы, двух проводник подстрелил на жаркое. Иногда доносились вскрики канюков. Вот и вся живность.
Они проехали мимо пределов Рорима Карнаха. Один раз Таган даже видел издалека их дозор, но те не заметили всадников. Здесь уже не было снега, лед не сковывал ручейки, попадавшиеся у них на пути. Здесь, на равнине, эта неестественная зима отступила.
С тех пор, как отряд покинул Рорим Раларта, прошло уже десять дней. Впереди показалась сверкающая расплавленным серебром лента реки. Байклин, довольный, приложил козырьком руку к глазам и придержал коня, вглядываясь в пейзаж, простирающийся на север.
— Великая река. Мы продвигались с хорошею скоростью. К вечеру выйдем к ней и уже завтра направимся вдоль берега на север. — Он улыбнулся Ратагану. — И скоро твой красный нос почует запах пивных, мой истомившийся жаждой Друг.
— Ну, наконец! — отозвался гигант. — А то моя бедная утроба никак не хочет мириться с таким нищенским прозябанием.
До них доносилось журчание бегущей воды. На южных склонах пригорков даже зеленела трава, и Ривен однажды слышал пение жаворонков, заливающихся высоко в поднебесье.
— Похоже, зиму мы миновали, — Таган обернулся в седле, окинул взглядом белые безмолвные холмы, с которых они спустились, и покачал головой. — В странные времена мы живем.
— Когда придет настоящая зима, тут уж настанут не странные времена, а постные. — Коррари сплюнул через плечо.
Вечером путники разбили лагерь на берегу реки. Снега здесь не было. Лучи заходящего солнца поблескивали на воде, пока оно, наконец, не опустилось в алое нагромождение облаков. Льюб долго смотрел на закат.
— Завтра будет хороший день. Снега не будет. Нам, похоже, вернули лето. — Он бросил задумчивый взгляд на Ривена и принялся расседлывать свою лошадь.
— Чему я несказанно рад, — объявил Ратаган. — Снег хорош для ребятишек, но в моем возрасте уже он далеко не так привлекателен.
— Да ты и сам далеко не милашка, — рассмеялся Байклин.
— От урода слышу, — пробурчал тот.
Река — шириной почти в полмили — быстро и ровно несла свои воды, обтекая острова, кишащие птицей. Расстилая плащи и пледы, Ривен мельком заметил голубой росчерк полета зимородка и на секунду вернулся в тот, другой мир. Воспоминание о креслах-каталках и одетых в белое фигурах отозвалось в его душе болью.
Даже в сумерках было еще светло. Последний луч солнца помедлил, запутавшись в облаках у самой кромки горизонта, не желая гаснуть. Путники расселись вокруг костра, отпустив лошадей пастись под присмотром Римира и Дармида. Под треск костра и бульканье котелка они слушали пение птиц в камышах, узкой лентой тянущихся вдоль берегов реки. Небо оставалось ясным. От реки поднимался туман. Мирканы привели лошадей и стреножили их, а Ривен и Ратаган принесли хворосту для костра. Потом все разлеглись вокруг костра, точно спицы вокруг ступицы колеса, и молча лежали, слушая плеск воды и голоса птиц, пока сон не сморил их.
Проснувшись утром, Ривен долго лежал в полудреме, закрыв глаза, вслушиваясь в журчание речной струи, и на мгновение ему показалось, что он слышит тихий плеск волн за стенами домика на морском берегу. Он открыл глаза. Первые лучи солнца ослепили его. Байклин и мирканы уже проснулись и готовили завтрак. Под меховым пледом было тепло, даже жарко. Мадра сняла почти все из своей зимней одежды, и Ривен теперь ощущал плавные линии ее тела. Он прикоснулся рукой к ее груди под тканью платья, нашел сосок и принялся ласково гладить его, пока тот не затвердел, а она не зашевелилась во сне. Пристыженный, Ривен выбрался из постели и пошел к воде — туда, где среди прибрежных камышей был широкий просвет. Он долго смотрел на неспешно текущую воду. Зеркало реки отражало его бородатое лицо. Он встал на колени и окунул голову. Ледяная вода обожгла лицо.
Они снова отправились в путь. Теперь — вдоль реки. Над землей разгоралось утро. Птицы вспархивали в воздух из-под лошадиных копыт. Великая река неспешно несла свои воды через луга, расцвеченные лютиками и подснежниками, испещренные в распадках грязными пятнами талого снега. Там и сям вдоль берегов реки стали появляться рощицы — ольха и береза, — стволы деревьев утопали в зарослях папоротника и шиповника. Роса на их листьях искрилась под солнцем. Под кронами пролегли тени. В воздухе кружила мошкара.
— Смотрите-ка! — Коррари вдруг вскинул руку в указующем жесте. Взгляды всех обратились к черной точке на глади воды. Прищурившись, путешественники смогли различить очертания баржи посередине реки. Она приближалась. Широкая баржа с низкой палубой. Два ряда гребцов по бортам двигали ее вверх по течению мимо островов. На таком расстоянии их голоса были едва различимы. Но зато стало отчетливо видно, что они машут руками, заметив всадников. Высокий смуглый мужчина ходил по палубе взад-вперед, отдавая команды гребцам и рулевому. Баржа повернула к берегу. Байклин резко
