– Фелисити, ради всего святого. Не выжимай из меня жалость. Это нечестно. Зачем тебе понадобилось влюбляться именно в моего мужа? Почему ты не могла влюбиться в мужа кого-нибудь другого?
– Ни с кем другим мы и не виделись, – рассмеялась Фелисити, хотя по ее лицу катились слезы.
Она вытерла нос тыльной стороной ладони.
А ведь это чистая правда.
– Ему кажется, он не вправе просить, чтобы ты выдержала еще одну беременность. Ведь тебе было так плохо, пока ты носила Лиама, – объяснила Фелисити. – Но вторая беременность может пройти и легче, верно? Каждый раз ведь все бывает по-новому? Тебе стоило бы родить второго.
– Ты всерьез считаешь, что теперь мы заведем еще ребенка и будем жить долго и счастливо? – спросила Тесс. – Ребенок не починит брак. Не то чтобы я хотя бы подозревала, что мой брак нуждается в починке.
– Знаю, я просто подумала…
– На самом деле я вовсе не из-за тошноты не хочу ребенка. А из-за людей.
– Людей?
– Других матерей, учителей и всех прочих. Я и не представляла, что материнство требует столько общения. Постоянно приходится с кем-то разговаривать.
– И что? – недоуменно уточнила Фелисити.
– У меня есть это расстройство. Я прошла тест в журнале. Я… – Тесс понизила голос. – Я страдаю социофобией.
– Ничего подобного, – пренебрежительно отмахнулась Фелисити.
– Именно так! Я прошла тест…
– И ты всерьез ставишь себе диагноз, основываясь на тесте из журнала?
– Это был «Ридерз дайджест», а не «Космополитен». И это так! Я терпеть не могу знакомиться с новыми людьми. Меня мутит. Учащается сердцебиение. Я не переношу вечеринок.
– Многие люди не любят вечеринки. Хорош себе потакать.
Тесс опешила. Она ожидала сдержанной жалости.
– Ты застенчива, – заявила Фелисити. – Ты не из этих громкоголосых экстравертов. Но ты нравишься людям. По- настоящему нравишься. Разве ты этого не замечала? То есть, боже, Тесс, откуда бы у тебя образовалось столько поклонников, будь ты робкой, нервной тихоней? Ты сменила штук тридцать парней, прежде чем тебе исполнилось двадцать пять.
– Ничего подобного. – Тесс закатила глаза.
Как она могла объяснить Фелисити, что воспринимала свою тревожность как необычного питомца с переменчивым нравом, за которым ей пришлось присматривать? Иногда он бывал тихим и уступчивым, а временами сходил с ума, носился кругами и тявкал ей в уши. Кроме того, со свиданиями все было иначе. У свиданий имелся свой, четко определенный набор правил, которые были ей по силам. Первое свидание с новым мужчиной никогда не представляло для нее трудности – до тех пор, пока инициативу проявлял он. Она сама никогда никого не приглашала. Вот когда мужчина предлагал ей познакомиться с его семьей и друзьями, ее тревога поднимала сумасбродную голову.
– И кстати, если ты и впрямь страдаешь социофобией, почему я ничего об этом не знаю? – спросила Фелисити с полной уверенностью, будто знает все, что только можно знать о Тесс.
– У меня не было для нее названия. Еще несколько месяцев назад мне не хватало слов, чтобы описать это чувство.
«И еще потому, что ты была частью моего прикрытия, – мысленно добавила она. – Мы с тобой вместе притворялись, будто нас не волнует мнение окружающих, будто мы смотрим свысока почти на весь внешний мир. Если бы я рассказала тебе о том, как я себя чувствую, мне пришлось бы признать, что меня не просто заботит мнение других людей – оно меня чересчур заботит».
– Знаешь что, я явилась на занятие по аэробике в футболке двадцать второго размера, – сообщила Фелисити, подавшись вперед и свирепо уставившись на сестру. – Люди не могли на меня смотреть. Я видела, как девушка ткнула в бок подружку, чтобы та обратила на меня внимание, и обе прыснули со смеху. А какой-то парень сказал: «Только посмотри на эту корову». Не смей рассказывать мне о социофобии, Тесс О’Лири!
В дверь заколотили.
