Кэда. И раз за разом приходили, накатывали три чувства: нежность к этому человеку, страх того, что он бросит меня, едва узнает, что я принцесса, и отвратительное горькое ощущение предательства по отношению к Карнатару. И если первые два чувства мне были понятны, то с третьим была беда…
Постепенно я готовилась к своему возвращению. Не хотелось уезжать, оставив кучу недоделанных дел.
Я продала дом родителей. По возвращении из ссылки я планировала поселить их рядом и если не выделить им апартаменты во дворце (а такое вполне могли и запретить), то хотя бы купить дом и мастерскую в Арулте. На вырученные от продажи деньги я заказала экипаж, который должен был отвезти меня в Арулту ровно через три недели после высылки родителей.
А еще я перестала учиться. Сделала все текущие задания, но к подготовке курсовых даже не приступила. На парах по большей части читала. Мое положение ужасало не только трудолюбивую Эри, но и молчаливого Тара. Слава Трем Богам, у этих двоих все было хорошо.
У Кэда я оставалась на выходные. Не знаю как, но Криц ничего не разболтал о нас и вообще исчез тихо и незаметно. Нового нечистолога обещали прислать в следующем семестре. Оценить преподавателя мне не светило, но заметку я сделала. Надо будет изучить нечистологию.
Помимо того что я пыталась как можно незаметнее подготовить все к отъезду, еще было несколько причин, по которым я постоянно пребывала в отвратительнейшем настроении.
Я не могла ничего рассказать Кэду, хотя с каждым днем наши отношения становились серьезнее и серьезнее.
Я постоянно чувствовала усталость, сонливость, пониженный тонус и прочие прелести весеннего авитаминоза.
Глядя на счастливых Тара и Эри, мне тоже хотелось таких отношений. Открытых и искренних. Кэд вроде был не против. Но я по-прежнему не разрешала рассказывать никому о нас. И когда однажды приехала Силианна Харрарз, нам пришлось провести порознь целую неделю. Моя ненависть к миру достигла в этот момент апогея.
Когда до отъезда оставалась неделя, случилось то, что кардинально поменяло все мои планы и в итоге привело к такому развитию событий, что не снилось еще ни одному самому сумасшедшему писателю моего мира.
Была пара самоподготовки. Теперь у нас они стояли в расписании вместо нечистологии. В идеале мы должны были делать курсовые, чем большинство и занималось. Я читала, игнорируя страдальческие вздохи Эри.
«Спать я не могла, оставалось лишь двигаться. В комнате было очень холодно, ветер завывал где-то в трубах и врывался в помещение, заставляя меня дрожать.
Едва я услышала звон колоколов, сразу же покинула комнату.
Каждый знал – Старейшины выходят после звона, когда звучит сигнал освободить им дорогу, чтобы старцы могли забрать подношение и обязательное количество продуктов. Тогда-то я и надеялась встретиться с ними. И знала ведь, что нельзя, но терять было нечего. Я должна была поговорить с ними, доказать себе, что не зря осилила длинную дорогу.
На площади те немногие, кто не успел убраться, отошли к самым стенам, опустив головы. Малейшее непочтение к Старейшинам – и стража мигом отправит к предкам. Я встала за двумя женщинами, торговками тканями, и тоже опустила голову.
Они вышли сразу же после того, как перестал бить колокол. Двое старцев в длинных белых мантиях. Такие, какими я запомнила их в замке Фара, только уже без свертков в руках. Я украдкой глядела на них, испытывая странные сложные чувства, главным из которых был гнев. Люди, лишившие меня всего, спокойно шли по улице. Они возьмут еду, подношения и уйдут к себе, на Облачную Гору, а я останусь умирать, лишенная семьи и счастья, принесенная в жертву. Во имя чего? Так ли нужны Богам эти наши жертвы, назначаемые Старейшинами? Так ли важен Богам контроль над правящими семьями и их детьми?
Я подняла голову, чтобы рассмотреть их, и встретилась взглядом со старцем. Я узнала его мгновенно – это был тот же Старейшина, что отдал мне листок с приговором. Он тоже меня узнал, судя по тому, как дернулся его глаз. Прежде чем темнота поглотила меня, я успела крикнуть: «За что?» А потом упала на мощенный камнем пол».
Строчки расплылись у меня перед глазами, и отнюдь не из-за переживаний о Мадлен. Комната быстро вращалась, а глаза слезились от напряжения. Рядом Эри что-то увлеченно писала, не замечая моего состояния.
