— Нет.
— Отвечайте громче.
— Нет!
— Неврозы? Психозы?
— Это вы у меня спрашиваете?
— Я. У вас.
— Нет.
— На учете состоите?
— Где?
— Значит, не состоите…
Фрейд решительно был чем-то раздражен. Его раздрай передался мне. Он сверкал глазками — и я. Он сопел — и я. Он придвигался ближе — и я не отступал. Он ерзал стулом по линолеуму — и я качался с пятки на носок. Два пса кружили друг вокруг друга — принюхиваясь, ворча.
Вопросы больше не казались мне идиотскими. Смысл сказанного исчез, отдалился. Осталось лишь звучание. Краткий рык — нутряной, злобный.
И — рык в ответ.
— Транквилизаторы принимаете?
— Какие?
— Феназепам. Реланиум.
— Зачем?
— Для снятия тревоги.
— Я не тревожусь.
— Умножьте пять на семь.
— Тридцать пять.
— Травмы головы?
— Нет.
— В детстве?
— Нет.
— Умножьте четыре на тринадцать.
— Пятьдесят два.
— Закройте дверь! Я занят!
Это не мне. Это в дверь кто-то сунулся невпопад. Обернувшись, я успел заметить клетчатую рубашку. Бедолага исчез быстрей, чем запах ландышей — в отхожей яме. От вопля Фрейда во мне сорвался какой-то крючок. Спусковой? Бульдог довольно скалился, моргая. Похоже, он этого и добивался. Вот, радуется. Мертвая хватка, да?
Тебе лечиться надо, доктор.
— В гневе бьете посуду?
— Нет.
— Семейное положение?
— В разводе.
— Инициатор развода — вы?
— Не ваше дело.
— Повторяю: кто инициатор развода?
— Почему вас это интересует?
— Не отвлекайтесь. Я должен составить ясную картину.
— Какую картину?!
— Пять на сто двадцать пять?
— М-м… Шестьсот двадцать пять.
— Ревновали мать к отцу?
— Нет.
