тысячи лет назад, уровень их материальной культуры настолько низок и банален, что можно изучать его на Филиппинах или в Малайе. Ничего нового… Но мое мнение не будет принято во внимание.
Я направился к реке, которая невнятно шумела внизу. Мне хотелось побыть одному. Я вдруг понял, что давно и сильно устал. Я езжу по этим конгрессам, летаю в самолетах и сижу в президиумах не потому, что мне этого хочется, а потому, что не знаю иного занятия, не могу отказать инерции, цепляюсь за видимость жизни, которая давно уже кончилась. Я в какой-то степени такой же оторванный от мира дикарь, как и жалкие обитатели пещеры.
Не знаю, сколько я прошел, но мне пришлось остановиться, потому что путь мне преградили густые заросли бамбука. Несколько секунд я простоял, тупо глядя на стену зеленых ветвей, на чуть колышащиеся под вечерним ветерком узкие листья, не совсем соображая, что я делаю и почему здесь стою. И тут я понял, что в кустах кто-то есть. Я пригляделся. Темное человеческое тело мелькнуло в полутьме и растворилось среди ветвей. Я понял, что не только мы изучаем дикарей, но и дикари проявляют желание изучить нас.
Я повернулся и, спотыкаясь о корни, поспешил обратно. Я не оборачивался и старался не думать о том, что в спину мне может вонзиться дротик.
Анита Крашевская
Я проснулась рано, в начале рассвета. Оглушительно, словно палкой по висящей на веревке простыне, прохлопала крыльями какая-то ночная птица.
Я спала в палатке одна – больше женщин в нашем лагере не было. Я стала думать о том, что дома лежит неоконченная работа, которую надо кончить, и обязательно через месяц, потом почему-то представила себе, что мама сейчас уже встала и гремит на кухне посудой. Сейчас зашумит кофемолка… Где я? Тут закашлял кто-то совсем рядом. Я удивилась и вернулась сюда, в лигонские горы. А ведь этим дикарям, если они знают, что мы прилетели, ничего не стоит пройти две мили и залезть в палатку. Сейчас откинется полог и там покажется злобная физиономия. Странно, подумала я, не отрывая взгляда от полога, почему-то никогда мне еще в моих экспедициях не приходила в голову такая мысль. Неужели нервы расшатались? Или в этих дикарях была особая враждебность, особая дикость, которую чувствуешь кожей и которую нельзя объяснить. Как будто эти дикари были первобытнее, чем возможно для человека, будто они пришли откуда-то из такого далекого прошлого, когда человека еще и быть не могло…
Больше вот так лежать и ждать не было сил. Я поднялась и, стараясь не сделать ни одного лишнего движения, оделась и подползла к выходу.
Белыми полотнищами туман тянулся по лагерю, поднимаясь снизу от реки. Лес казался черной стеной, непроницаемой и непроходимой. Никаких дикарей в лагере не было. Кашлял, оказывается, солдат, который дремал, сидя у почти потухшего костра. Странный дребезжащий звук привлек мое внимание. Я с минуту прислушивалась к нему и только потом сообразила, что он доносился от палатки, где спали Никольсон и Вспольный. Кто-то из них храпел. И тут же я поняла, кто, так как Никольсон, завернувшись в одеяло, спал у костра. Сбежал, бедный профессор. Это мирное зрелище сразу разогнало все мои рассветные сумеречные страхи. В конце концов ничего страшного и не могло произойти. Мы на три дня вылетели в горы для того, чтобы поглядеть на первобытное племя. Живем мы под охраной красивого майора. Еще дней через пять я уже буду во Вроцлаве, поднимусь на третий этаж старого дома на улице Мернича, и мой пес Доцент ахнет за дверью, угадав на лестнице мои шаги.
Я присела на корточки у входа в палатку, раздумывая, вернуться ли досыпать или зажечь фонарь и приняться за статью для «Дооколо свята» – я обещала им очерк еще полгода назад, но никак не могла найти времени, да и не было ничего достаточно увлекательного и сенсационного.
Пока я рассуждала, полог палатки, что стояла ближе других к лесу, шевельнулся. Ага, подумала я, еще один встревоженный антрополог. Но это был не антрополог. На поляну выполз директор Матур. Настроение у меня – реакция на испуг и печальные мысли – было озорное. Мне вдруг захотелось окликнуть его и спросить, не одолжит ли он мне пистолет поохотиться на слонов.
Матур оглянулся. Прислушался. Вид у него был настороженный и в то же время настолько перепуганный, что я решила: не стоит добавлять ему тревог. Меня он не заметил – я сидела неподвижно. На полусогнутых ногах он направился к лесу. Я подумала: он отправляется в кусты по нужде и при этом жутко боится змей и тигров.
Зашуршали листья бамбука. Солдат проснулся было, взглянул в ту сторону и ничего, конечно, не увидел. Я собралась уже вернуться в палатку, но тут увидела еще одного бодрствующего. Им оказался майор Кумтатон. Армейские палатки стояли по другую сторону поляны, и я увидела майора, когда он уже подошел к костру.
Майор дотронулся до плеча солдата и, когда тот вскочил, остановил его жестом, спросил что-то шепотом по-лигонски. Солдат отрицательно покачал головой. Майор отошел от костра и секунду-две стоял, задумавшись. Потом вдруг направился к той палатке, в которой жил Матур, откинул полог, заглянул внутрь. Ага, подумала я, значит, он что-то подозревает. Майор вернулся к солдату, они тихо поговорили, и майор отправился к лесу, а солдат, будто и не дремал, начал расхаживать вокруг костра, оглядывая палатки. Я поняла, что он сейчас увидит меня и тоже в чем-нибудь заподозрит. Так что я тихонько заползла обратно и легла. Я не стала зажигать фонарь и писать статью. И не спала. Меня мучила одна мысль: ведь как только я догадалась, что майор отправляется в лес за Матуром, мне надо было остановить его и предупредить, что у Матура есть пистолет. Ведь майор об этом не знает.
Я лежала и ждала чего-то. Наверное, полчаса. Никто не возвращался. Я слушала, как постепенно просыпается лес, как запела первая птица, как начало светлеть и стенка палатки стала голубой. Наконец я поднялась снова, подошла к солдату и постаралась втолковать ему, что ищу лейтенанта. Он разбудил лейтенанта, и я сказала лейтенанту, что у Матура есть пистолет. Лейтенант не сразу понял, в чем дело, он ведь не видел, как уходил Кумтатон. Но когда понял, то принялся быстро, но многословно обсуждать этот вопрос с часовым. Обо мне они забыли. Минут через десять лейтенант и поднятый им солдат ушли в лес в ту сторону, где скрылся Кумтатон. А я достала книжку и села на пороге палатки, стараясь читать и надеясь, что скоро проснется повар и сварит кофе.
Майор Тильви Кумтатон
Разумеется, я не думал, что мой рапорт вызовет такую лавину событий. Находясь в лесу, я не читал газет и о конференции в Лигоне тоже не знал. Может, если бы знал и связал эти события вместе, то не спешил бы с рапортом. В конце концов эти дикари жили в лесу тысячу лет и прожили бы без мирового внимания еще два дня. Но, когда я спохватился, было поздно. Губернатор сообщил обо всем в столицу, оттуда затребовали меня, и вот я оказался на трибуне конференции и выглядел довольно глупо.
Решение направить профессоров в горы не было таким уж неожиданным, как подумали сами профессора. Еще до того, как я вышел к микрофону, меня остановил министр просвещения и стал говорить о важности международного престижа для нашего небольшого государства. Оказалось, идея свозить ученых к пещере уже родилась к тому времени в мозгу министра. Дальше надо было только подтолкнуть ученых к тому, чтобы они сами до этого додумались. Ученым всегда нужно оставлять инициативу.
Из небольшой, но разномастной компании, что отправилась с нами в горы, я знал раньше двоих – русского культурного советника Вспольного, неплохого человека, который удосужился выучить наш язык. Вторым оказался директор Матур, который в прошлом доставил мне немало неприятностей. К сожалению, я поздно узнал о том, что он заведует хозяйством в нашей экспедиции, а когда пытался заявить в Лигоне, что обойдусь без него, мне указали, что кормление ученых в мою компетенцию не входит.
В Танги я послал следить за ним одного человека, которому удалось узнать, что Матур ходил на встречу с неким Фан Махоном, местным тангийским контрабандистом и бывшим бандитом, который отбыл свой срок за перевозку опиума, вышел из тюрьмы и вроде бы зажил мирно и спокойно. Но у местной полиции были основания полагать, что Фан Махон мог быть связан с рубиновыми копями.
Я старался не обращать на Матура явного внимания, но все равно время от времени ловил на себе его скользящий заячий взгляд. И я был убежден, что у Матура есть тайная причина оказаться в ущелье Пруи. Я ждал, когда он себя выдаст. Он не мог себя не выдать…
Я проснулся на рассвете от неприятного предчувствия. В лагере было тихо. Только монотонно похрапывал Вспольный. Я выглянул из палатки. Часовой, разумеется, дремал у костра.
Я оделся, вышел на поляну, незаметно подошел к нему и положил руку на плечо. Солдат проснулся и обрадовался, что видит меня, а не дикаря.
Затем я заглянул в палатку Матура и с первого взгляда понял, что Матур меня перехитрил. Он ушел. Но куда? Чтобы этот трусливый толстяк отправился ночью в лес, должна быть веская причина.
Идти на юг, в низовья Пруи ему не было смысла. Отсюда миль на тридцать тянутся непроходимые заросли, а река течет, стиснутая высокими обрывистыми берегами. Остается путь наверх, к пещере дикарей.
Туда я и поспешил.
Через час я добрался до обрыва над рекой напротив пещеры. Совсем рассвело, туман рассеялся, вставало солнце, птицы словно взбесились, приветствуя его. Я поглядел на часы – половина восьмого. Скоро проснутся дикари.
Я внимательно оглядел поляну в бинокль, но никаких следов Матура не обнаружил.
И тут меня одолели сомнения. Почему я решил, что он идет именно к пещере? Может быть, он спустился где-то по дороге к реке. Но зачем?
Я был растерян. Надо возвращаться в лагерь. И сделать это незаметно. Я был уже почти уверен, что Матур вернулся туда и спокойно сидит в своей палатке.
У меня хорошо развито обоняние. Я уже собирался уйти, когда ощутил какой-то неприятный запах. Чужой для этого леса. Я не сразу понял, что это такое. Оглянулся. Если встать, то запах пропадает. Как охотничья собака я встал на корточки. Хорошо еще, что меня никто не может увидеть в этой нелепой позе… Я раздвинул траву и сразу заметил окурок вонючей дешевой сигары – черута, свернутой из кукурузных листьев. Только скряга Матур курил такие сигары. Значит, он тут побывал. И недавно. Так что же его потянуло к пещере? Только не пустое любопытство…
Я стоял на корточках, принюхиваясь к окурку, когда сзади раздался тихий голос:
– Господин майор, мы пришли!
От неожиданности я чуть не свалился с обрыва.
Сзади, в трех шагах стояли мои лейтенант и солдат. Они все же увидели своего любимого майора на карачках.
– Что вас сюда принесло? – Я был разозлен. Не столько потому, что они покинули лагерь, а потому, что застали меня в такой позе.
– Господин майор, – сообщил мне со всей своей юной почтительностью мой лейтенант, – у господина Матура есть пистолет, и потому мы сочли необходимым вас охранять.
– С чего вы решили, что у него есть пистолет?
– Молодая женщина-профессор сказала.
Я сообразил, что речь идет о молодой польской госпоже.
– Она откуда это знает? – В голосе моем продолжало звучать раздражение.
– Она не сообщила. – Лейтенант был смущен. Его поступками руководила забота о командире, но забота эта, как он сам уже понял, была проявлена неразумно.
Я поглядел на окурок сигары, который держал в руке, и поднялся на ноги.
