– В любом случае, – сказал я, – он им не воспользовался.
Еще пистолета мне здесь не хватало, подумал я. И эта полька могла бы сказать об этом раньше. К тому же почему она не спит по ночам? Откуда она знает о пистолете?..
– Может, он где-нибудь в кустах сидит? – спросил лейтенант. – Увидел вас и спрятался.
– Это был бы не худший вариант, – сказал я. – Но сильно сомневаюсь. Если бы он побежал обратно, увидев меня, вы бы его встретили.
– Увидели бы, это точно, – сказал солдат.
– Давайте покричим, – предложил лейтенант. – Может, откликнется.
Я, по-моему, настолько выразительно поглядел на него, что лейтенант тут же сказал:
– Простите, не подумал.
– Эй! – приглушенно воскликнул солдат, показывая на тот берег реки.
Я оглянулся.
С некоторым запозданием я увидел, что какие-то люди входят в пещеру. Последним шел старый охотник.
Но вот перед ним…
Я не успел разглядеть его толком, но, по-моему, тот человек был одет. Может, мне показалось? Я даже не смог бы сказать, как он был одет – что-то минимальное. Какой-то клок одежды, что-то выцветшее: куртка ли… может, штаны. Знаете, бывает так: сначала кажется, что ничего не увидел, потому что глаза не готовы к этому. В пещеру должны входить только раздетые люди, голые, понимаете?
– Кто это был?
– Не знаю, майор, – сказал солдат. – Я вижу, кто-то входит.
– А раньше ты их не заметил?
– Я смотрел на вас, господин майор.
– Тогда постарайся напрячься. Припомни, что ты увидел.
– Вошел… дикарь вошел… С копьем.
– Один вошел?
– Нет, что вы! Не один.
– А кто с ним был?
– Другой дикарь.
– А какой он был?
– В штанах, – ответил солдат.
– Это был директор Матур? – вмешался лейтенант.
– Никак нет, – ответил солдат. – Директор Матур толстый и в черном пиджаке. Я бы его узнал.
– Значит, ты видел, как в пещеру вошел одетый человек? – настаивал я.
– Наверно, они штаны где-то украли, – сказал солдат, который относился к той породе людей, которые в настоящих дикарей не верят, так как с ними не сталкивались. И полагают, что в этом таится какая-то каверза. Или простое житейское объяснение. Например, крайняя бедность.
– Значит, ты уверен, что это был не Матур?
– Никто из наших не мог быть. Это тоже дикарь, – сказал уверенно солдат. – Только в штанах.
Я еще раз взглянул на пещеру. Тихо. Может, в самом деле кто-нибудь из дикарей раздобыл штаны?
– Они кого-нибудь съели, – сообщил мне трагическим шепотом лейтенант, – и потом раздели.
Солдат нащупал пальцами приклад автомата. Он не хотел, чтобы его ели. Репутация дикарей катилась вниз.
– Нет доказательств того, что они людоеды, – строго сказал я. И подумал: нет доказательств и обратного.
Но лейтенант не сдавался.
– Этот Матур, – сказал он, – мог им попасться. Они его съедят.
– Или уже съели, – сказал солдат, который, оказывается, разделял сомнительную точку зрения лейтенанта.
Я не придумал лучшего аргумента, как сказать:
– Они сытые. Они вчера хорошо поохотились.
– Рыба! – Солдат поморщился, как будто, если его кормить рыбой, он бы не отказался от каннибализма.
Кричать мы не осмелились. У нас было строгое указание – дикарей не беспокоить, пока ученые с ними не разберутся. Мы обыскали все кусты вокруг. И потом ушли, потому что солнце поднялось выше, дикарки выползли из пещеры и принялись чистить корешки и грибы.
Тогда мы поспешили в лагерь, надеясь, что директор Матур вернулся и ждет нас.
В лагере его не было.
АБОРИГЕНЫ АВСТРАЛИИ
Юрий Сидорович Вспольный
На данном этапе повествования я столкнулся с серьезной структурной проблемой. Разумеется, я могу придерживаться формальной схемы, как было объявлено на первых страницах настоящего труда, то есть излагать события только устами их участников. Но человеку свойственны слабости. И чем тревожнее ситуация, чем сложнее обстоятельства, тем менее искренним он становится.
Если я опубликую здесь показания директора Матура, данные им впоследствии компетентным органам, то мне придется к каждой его фразе давать комментарий, в котором я должен показать, как и почему мистер Матур лжет. И лжет так изощренно, подробно и многословно, будто надеется издать свои воспоминания в пятидесяти томах, как Александр Дюма.
Однако читатель заинтересован как можно скорее добраться до сути дела и разгадать тайну голого племени. Так что, начиная с этой части записок, в тех случаях, когда считаю необходимым, я буду отступать от передачи недостоверных свидетельств и сам расскажу о том, как все происходило. Тем более что в моем распоряжении есть и протоколы допросов, и дополнительные показания незаинтересованных лиц и, наконец, собственные наблюдения. Но, повторяю, ни одного лишнего слова от меня не будет вставлено, ни один эпизод не будет выдуман.
Я начну с событий того утра, как они представлялись мне лично.
Проснулся я, к сожалению, довольно поздно и обнаружил, что нахожусь в палатке один.
Солнце проникало сквозь откинутый полог, снаружи доносились голоса. Место моего соседа по палатке – профессора Никольсона пустовало, не было и его спального мешка. В тот момент я еще не догадался, что виной тому моя привычка храпеть, которая заставила английского профессора сбежать из палатки посреди ночи и устроиться на открытом воздухе. Профессор ни словом, ни намеком не дал мне понять, что я виновник его неприятностей. И, лишь собирая главы для настоящей книги, я узнал из чужих уст о профессорских неприятностях.
Я выбрался наружу и в первый момент не почувствовал ничего неладного. Я совершил скромный туалет и когда собирался, приведя себя в порядок, подойти к наскоро сколоченному столу, где дымился кофейник, из леса вышел майор Тильви в сопровождении молоденького лейтенанта и еще одного солдата. Они выглядели усталыми и встревоженными. Помню, я подумал, как им трудно выбирать время для своих профессиональных занятий, когда на них лежит забота о нас и о дикарях.
Меня удивила реакция Аниты Крашевской, которая до того стояла неподалеку от стола и глядела на вершины гор, видные сквозь листву деревьев.
Анита буквально бросилась навстречу Тильви. Словно их объединяла какая-то тайна. Неужели они почувствовали личную склонность друг к другу? – подумал я, и эта мысль, как ни странно, меня огорчила.
Понизив голос, Тильви задал Аните вопрос:
– Не возвращался?
Она отрицательно покачала головой.
– Я надеялся, что он вернулся, – сказал Тильви.
– Что-нибудь случилось? – спросил профессор Никольсон, выключая механическую бритву.
Тильви Кумтатон ответил не сразу. Очевидно, в тот момент он думал, имеет ли право делиться новостями с учеными, которым, может быть, лучше остаться в неведении. Но потом он принял решение и сказал:
– Сегодня ночью директор Матур ушел из лагеря. Мы его не нашли. Хотя нашли место, где он отдыхал и курил. Напротив пещеры.
– Его могли и сожрать, если сунулся не вовремя, – сказал Никольсон, как ни в чем не бывало продолжая бритье. Меня несколько коробили шутки этого человека. Казалось, жизнь подарила ему много разочарований, с которыми он не смог справиться так, как положено достойному человеку, и от того он озлобился. Он мне казался чем-то похожим на британскую колониальную империю – все в прошлом, но признать это невозможно.
– Не может быть, – сказал я тогда, – чтобы Матур прошел две мили сквозь темный лес, перебрался через бурную реку и полез в пещеру к первобытным
