примчалась Нинка:
— Прикрой меня скорее, пока снова не пригласили, — выдохнула она и получила из рук ближайшего белокурточника стакан лимонада. Федька бы тоже подал, но ему это оказалось не так удобно, потому что перестал бы заслонять подругу, потянувшись за напитком, и он замешкался. Сам же незнакомый парнишка так старательно делал вид, будто никогда не встречался со спутницей Нах-Наха, что стало ясно — абориген — совсем не умеет притворяться.
— Ощиплю! — вместо «спасибо» сказала ему Нинка так незаметно, что её перекошенный в сторону рот было видно с противоположного края зала.
Неподалеку средних лет офицер объяснял штатскому помоложе, чем не подходят предлагаемые ткани для современной амуниции. Чуть в стороне рассуждали о недостатках доступных сортов бездымного пороха, а в компании, к которой примкнул Степан Асмолов, прикидывали возможности имеющегося парка средств доставки для того, чтобы выводить на орбиту снаряды реактивных миномётов.
Взрослые гости отдавали должное угощению, отчего делались веселее и непринуждённей. Где-то заспорили, где-то заржали. Становилось скучно, тем более — танцы пошли по принципу «каждый сам за себя». Ребята потихоньку ушли с раута. Нинка натёрла ноги в туфельках, пусть и не на высоких, но всё равно непривычных каблуках. Ехать на Федькиных руках она отказалась наотрез, а пошла босиком.
Настроение у обоих оказалось неважным, и намерение Нах-Наха пройти губами по некоторым местам, улетучивалось с каждым шагом. Непонятно откуда, но он чётко понимал — что-то не так, но требовать объяснений бесполезно.
Глава 20
Её личный капитан
Мир Маруси, еще недавно такой сумбурный и беспокойный, полный одиночества и неясных тревог о будущем, и, тем не менее — такой простой и понятный, перевернулся. Не то чтобы это было как-то заметно внешне. Нет, всё вокруг осталось прежним, но сама она стала другой. Более едкой, что ли, саркастичной, а в худшие минуты — дерганой, обидчивой, незнакомой самой себе. Мысли о своем новом положении — девушки капитана Савельева — не просто смущали — пугали, не давая нормально спать и мешая сосредоточиться на учебе.
И Стебелек еще подливала масла в огонь. Лучшая подруга, называется! Фекла в тот день влетела в спальню, вернувшись с озера, и с порога спросила:
— И чего хотел этот старый пень?
— Ничего, что он мой… парень? — разозлилась Маруся.
— Парень? Эй, да он мужик, прошедший огонь и воду, и медные трубы. Он в три раза тебя старше! — Стебелек, плюхнувшись на соседнюю кровать, вытаращилась на неё, как на чудо. — В отцы ведь годится!
— Неправда! Ему всего тридцать пять.
— А я о чем говорю — двадцать лет разница! — и Фекла вдруг спросила совсем другим тоном, с жадным любопытством: — Ну и как — было чего?
— Обалдела! Нет, конечно!
— А чего покраснела? Колись, подруга!
— Не твое дело!
— Значит, этим самым не занимались?
— Нет! — Маруся сама уже чувствовала, как горит всё лицо, и даже шея и уши. Не удержалась прихвастнуть, видя живой интерес Стебелька:
— Целовались только.
— Не, ну ваще, есть на свете справедливость? — воскликнула та, рухнув на подушку и горестно глядя в потолок. — У одних всё просто — гуляют себе вместе, ни на секунду не расстаются. У других вообще —
