и безумно я хочу его?
Я услышала щелчок затвора и низкий голос Макса:
– Ты так нервничаешь, будто не знаешь, что я люблю тебя.
Мои руки застыли. Я вскинула глаза.
– Я люблю тебя, Лепесточек. Я знал это уже какое-то время, но все изменилось прошлой ночью.
Я кивнула, борясь с головокружением.
– Ладно.
Он прикусил губу, а затем, отпустив ее, озарил меня насмешливой улыбкой.
–
– Ага.
Я вернулась к пуговицам, расстегивая их по очереди и пряча самую широкую и глупую на свете улыбку.
– Тебе нечего сказать, кроме «ладно»? – спросил он, глядя поверх фотоаппарата. – Я тут признаюсь тебе в любви и даже не услышу в ответ «спасибо» или «очень приятно»?
Я скинула блузку на пол и развернулась спиной, расстегивая бюстгальтер –
Я расстегнула молнию и, оставив юбку на полу вместе с другой одеждой, снова обернулась к Максу:
– Я тоже люблю тебя.
– Но я очень боюсь.
Макс опустил камеру, не сводя с меня глаз.
– Я не хотела влюбляться в тебя.
Шагнув ближе, он отозвался:
– Если тебе будет от этого легче, скажу, что сопротивлялась ты до последнего.
Сделав еще шаг, Макс наклонился ко мне для поцелуя, не опуская камеру. Он просто отвел руку с ней в сторону, а второй притянул к себе мое лицо и прижался губами к губам.
– Я тоже боюсь, Сара. Боюсь, что ты просто используешь меня, чтобы залечить раны после разрыва. Боюсь, что мы все испортим, боюсь, что ты устанешь от меня. Но суть в том, – с улыбкой добавил он, – что никто другой мне не нужен. Похоже, ты напрочь отвадила меня от других женщин.
Макс, наверное, сделал несколько сотен снимков: как я заканчиваю раздеваться, забираюсь на кровать, гляжу, как он крадущейся походкой приближается и ложится на меня, продолжая говорить о том, что чувствует. Как он потерял голову, как его мучит любовный голод, как он поблагодарил бы Энди, прежде чем убить его, как искренне встревожен тем, что никогда не сможет насытиться мной. И все мои реакции на его слова Макс снимал на камеру.
Нависнув надо мной, он навел камеру на мой живот, где его тело соприкасалось с моим. Я закрыла глаза, растворяясь в ощущениях и негромких щелчках затвора. Когда я вновь их открыла, то встретилась с ним взглядом.
Я протянула руку, направляя камеру на свою шею. Макс сделал снимок и позволил мне вести, когда я подняла объектив: выше, и еще выше. Он поглядел на меня сквозь видоискатель. Затем дрожащими руками настроил фокус и принялся фотографировать мое лицо, снимок за снимком, фотографировать собственные пальцы, то поглаживающие мой подбородок, то
