кругу, какая тут душа. Душа тут помеха.
- Это да…
- Ладно, давай еще. За душу.
Стукнулись бутылками, выпили. За окном замелькали дома крупного поселка, поезд начал тормозить, в тамбур вышла проводница – открывать вагон.
- Фу, накурили тут, - только и сказала она.
- Приносим свои извинения, - ответил за обоих Илья.
В Вишере в наш вагон никто не сел. Поезд постоял пять минут на станции и тронулся дальше. Шел третий час ночи.
- …Будет время в Питере, - говорил Илья, открывая очередную бутылку пива, - заходи к нам на блюзовый пароход, отдохнешь, музыку послушаешь.
- Обязательно зайду.
- Чтобы еще такого тебе сыграть…
- Сыграй уже что-нибудь…
Илья снова извлек губную гармонику из кармана и, немного подумав, затянул томный блюз. Тамбур вновь наполнился звуками далеких стран и забытых времен, протяжными нотами, напоминающими вздохи усталых людей, визгом верхнего регистра, похожим на крик раненых птиц, отчаянным вибрато, которое Илья делал при помощи ладоней, сомкнувшихся на поверхности гармоники. Сливаясь со стуком колес идущего поезда, эта мелодия становилась гимном бесконечному путешествию, путешествию сквозь ночь, сквозь эту малокровную весну.
- Здорово, - выдохнул я, когда он закончил.
- Блюз – это состояние души.
- Согласен.
Около четырех утра мы проскочили Бологое и понеслись в сторону Твери. За окном в темноте мелькали спящие поселки, черные русла рек, оспины озер. Остались позади Вышний Волочек и Лихославль.
Илья продолжал играть, лишь изредка мы перекидывались немногими фразами. Пару раз в тамбур выходила проводница и, видя нас, укоризненно качала головой:
- Шли бы лучше спать.
Но спать не хотелось. Хотелось нестись через ночь навстречу неизвестности и слушать блюз, утопающий своими низкими нотами в перестуке колес и свисте рассекаемого летящим поездом воздуха.
Это жизнь за пределами круга. Жизнь за пределами оболочки привычных понятий. Жизнь вне событийного цикла обыденности. Стоило хватать ее беззаботные фрагменты, пока они не ускользнули от нас навсегда.
- Хорошо, что повстречал тебя в этом поезде, - признался я Илье, когда он, наконец, прекратил играть, - а то скучно было бы ехать.
- Не то слово. Мне тоже скучно было... Помнишь того типа, с которым я тут стоял, когда ты курить вышел в первый раз?..
- Ну.
- Пытался с ним говорить, не получилось. Скучнейший человек. Такие на каждом углу, неинтересно.
- Понятно.
- Давай номерами телефонов махнемся, в Питере потом пересечемся.
- Давай.
Мы обменялись номерами телефонов. Потом перекурили. Затем Илья снова заиграл блюз и играл его, уже не останавливаясь, до самой Твери. Лишь на подъезде к своему пункту назначения он убрал губную гармонику в карман и пошел в вагон за вещами.
В Твери на станции мы попрощались. Илья выскочил в ночь, напоследок пожав мне руку и оставив бутылку пива. Я махнул рукой ему вслед: «Еще встретимся!» Он исчез, я остался. Поезд дал гудок и тронулся дальше.
Я допивал оставленную мне бутылку пива в тишине тамбура. Даже проводница улеглась спать. Только колеса выстукивали свою привычную дробь. До Москвы оставалось приблизительно четыре часа пути.
Ночь сходила на нет, близилось утро. Я решил, что можно пару часиков и поспать – день предстоял длинный и трудный. Покончив с пивом и покурив, я вернулся на свое место.
