Юноша высокомерно вскинул голову.
— Не говорите мне о биологических узах. Для нас, Хранителей Мудрости, они — ничто. Меня вскормил и воспитал Корабль. И я предан одному ему. Это колоссальное стальное чрево, этот гигантский каменный столб — истинные мать и отец мои.
— Ладно, оставим символику. Но хоть что-то человеческое в вас должно быть, в конце концов?
— Что вы имеете в виду?
— Потребность в любви. В спутнице. В детях.
— Хранители не нуждаются в ложных ценностях. Мы — мозг Корабля. Любые страсти нам только помешали бы, внесли разлад и смуту в нашу жизнь. Все, что выходит за рамки рационального, мы отметаем начисто.
— Могу представить, с каким трудом вам это удается.
— Ничуть. Я стерилизован, — заявил Зет. — Как и все Хранители.
Потрясенный Улье не нашелся, что сказать.
Тонкий голос, одутловатость, безволосый подбородок… Несчастный. И он еще гордится этим своим увечьем…
Разведчик Вспомнил о своем отце. Тот тоже был разведчиком, лучшим другом Старика. Он погиб в рейде. Мать Ульса не перенесла утраты. Она осталась жить, однако горе исподволь разъедало ее мозг, словно кислота. Когда наконец окружающие поняли, что кроется за овладевшими ею отрешенностью и замкнутостью, процесс оказался необратимым. Ее поместили в клинику. А мальчик, едва подрос, сбежал из интерната и пришел в разведучилище. Хотя его возраст не соответствовал условиям приема, его зачислили в курсанты. Отчасти из уважения к памяти отца, отчасти потому, что переупрямить пронырливого подростка оказалось делом безнадежным. Так Улье пришел в разведку. До сих пор не обзавелся он семьей, считая это не совместимым со своей профессией. Судьбы отца, матери и собственная казались ему слишком красноречивыми. И теперь, глядя на кудрявого бледного юношу, которого тоже постигли сиротство и отречение, но который отнюдь не считал свою участь несчастьем, разведчик почувствовал, как его сердце больно екнуло. В точности как тогда, когда он наблюдал в перископ за пляжем лохов. Еще раз убедился он, насколько величествен и всеобъемлющ Принцип, определяющий ныне жизнь ойкумены, эта фраза всего из трех слов, выбитая на постаменте Памятника всем жертвам…
— Я хотел бы уточнить жанр нашей беседы, — прервал его размышления Зет. — На дружескую болтовню это непохоже, не те у нас отношения. Если это миссионерская проповедь, то вы переоценили себя и к тому же избрали неподходящий объект. А если это допрос, то извольте держаться ближе к сути. Без психологических выкрутасов.
— Вы правы, — признал Улье. — Давайте и правда ближе к делу. Насколько я понимаю, Хиск и Тод — уроженцы другой планеты? Какой?
— Они с Золотой Канавы.
— А, знакомое местечко. С какими еще планетами вы сотрудничаете?
— Ни с какими. Исполнителей для наших целей мы намечаем и изымаем тайно. Гарантируем им неприкосновенность, свободу выбора и предлагаем добровольно сотрудничать с нами. Поскольку они внедряются к вам и получают агеронтон, не было случая, чтобы кто-то отказался.
— Вы сказали: «сотрудничают с нами», «мы»… Нельзя ли конкретнее, кто это — вы?
— Мы — тайная организация, которую возглавляю я, а до меня возглавляли мои предшественники.
— Сколько человек она насчитывает? Какова ее структура? Кого вы можете назвать поименно?
— В такие подробности я не углублялся. Мой покойный наставник до поры до времени посвятил меня лишь в основные детали. Он скончался внезапно. Мне известны связные, но и вы их уже знаете.
— Хиск, Тод, Эди и компания.
— Совершенно верно.
— А кто направляет и координирует деятельность ваших людей в космосе?
— Наш полномочный эмиссар. Собственно, мы с ним властвуем на равных. Я тем более мало знаю, что свои секреты он не доверяет никому. Это крайне осторожный и в высшей степени мудрый человек. На него мы полагаемся всецело.
— Кто же этот ваш эмиссар? — спросил Улье, холодея оттого, что ответ ему известен наперед.
— Главный диспетчер первого Космопорта.
Глава 4
