Под крупным заголовком «А мы не брезгливые!» помещался темноватый снимок второй бригады «Выборгских крысоловов». Шестаков настаивал, чтобы группу сфотографировали прямо перед выходом в тоннели. По этому поводу у него даже вышел небольшой спор с фотографом и корреспондентом. Газетчики требовали антуража, подвигов, «крутых ребят» на фоне убитых крыс. Шестаков стоял твердо: или «до работы», или никак. Ребята на снимке стояли веселой толпой, неловко засунув руки в карманы, и улыбались в объектив. Откуда-то сбоку таращил глаза застигнутый врасплох Гмыза.
– Это я, что ли?
– Ты. Нравится?
– Ух ты… – Витьку раздирали самые противоречивые чувства. И щенячий восторг при собственной физиономии в настоящей газете. И тихая паника: а вдруг маманя увидит? И действительно решит, что ее родной скромный сынок Витя – один из этих, небрезгливых. Да, в общем, нет, сомнительно, до ихнего захолустья такие газеты не доходят. Туда и «СПИД-ИНФО» через полгода в лучшем случае добирается…
– Чего?
Мишка, оказывается, два раза что-то спрашивал.
– Ключ, говорю, от четвертой комнаты дай! А потом мечтай дальше.
– О чем это я мечтаю? – рассеянно спросил Витек, подавая ключ.
– Ну, не знаю, о письмах поклонниц, наверное.
– А что, вот если вот так, фотография в газете – могут написать?
– Конечно!
– Хм, а адрес откуда берут?
– Темный ты, Гмыза. Они же в адрес редакции пишут. – Шестаков стал в позу и с надрывом продекламировал: – «Здравствуй, дорогая редакция! Пишу тебе в первый раз, потому что влюбилась без памяти в парня, который у вас в углу фотографии, которая напечатана в номере… – Миша заглянул Гмызе через плечо, – от двадцать третьего мая. Прошу тебя, дорогая редакция, передайте ему, что я жить без него не могу и не сплю уже третьи сутки…» – Голос Шестакова дрогнул, Мухин затрясся от смеха, привалившись к стене, и Витька наконец очнулся:
– Ох, ну и трепло же ты, Шестаков!
– Почему трепло? Ты «Семь невест ефрейтора Збруева» смотрел?
Витек предпочел не продолжать разговор о поклонницах. Результат подобных шестаковских «подколок», особенно под хорошее настроение, известен заранее: нахохмит, набузит, натолкает полные уши лапши и уйдет. А ты сиди – дурак дураком, как помоями облитый.
Шестаков мельком взглянул на часы:
– Муха, сходи глянь, может, пришли уже, их встретить надо.
Гмыза моментально навострил уши.
– Кого это встречать? – глянул вправо, на полку. Чрезвычайно грязный, захватанный руками будильник показывал без четверти час. Ночи, прошу заметить. – Вы чего это приперлись в такую познь?
– Фу, Грымза, – Шестаков поморщился, – как можно говорить своим коллегам «приперлись»?
– Какой ты мне, на фиг, коллега? – почему-то разозлившись, огрызнулся Витек. – И зачем тебе ключ от четвертой?
Вот оно, самое сильное качество Шестакова. Другой бы прицепился, завелся, слово за слово, поговорили бы, как мужик с мужиком, в смысле – как равный с равным. А этот – нет. Глянул весело и небрежно, ни словечка ни сказал, крутанул на пальце ключ и вышел. И вот, вроде бы не унизил… Слава Богу, нет в Мишке ничего от чистоплюя- интеллигента, который даже если и сядет с тобой в рваных штанах – водку трескать, матом разговаривать, – все равно глядит не по-нашенски, будто тайну какую-то знает, а тебе ни в жисть ни скажет… Нет, не унизил. Просто на место поставил. Ну и силища…
Ну вот и объявилась причина Мишкиного хорошего настроения. Двое крепких ребятишек в одинаковых черных джинсах и скромных серых курточках («Эге, курточки-то на „пол-лимона“ тянут!» – смекнул опытный Гмыза, любивший потолкаться по магазинам) втащили в коридор длинный ящик с яркими надписями не по-русски.
– Сюда, мужики, – распорядился Шестаков, открывая четвертую комнату. В общем, и
