Одна из фигур заговорила, произнеся двенадцать слов. В них не было никого смысла, так как почему-то он не мог удержать в памяти больше трех слогов. К моменту, когда спрашивающий добирался до четвертого слога, Форчун забывал первый.
– Ты уставился туда, где воробей летает в воздухе, — серьезно ответил он.
Другая тень переспросила:
– Чего?
– Зная, что рев парализует площадь, — добавил Форчун.
Смутные тени о чем-то посовещались, затем перефразировали свой вопрос: Форчун делал вид, что прикладывает все усилия, чтобы понять, о чем они спрашивают, но смысл ускользал от него снова.
– Редкое дело тяжело делать, — проинформировал он их.
Время шло. Тени снова посовещались. Новый вопрос. Новый ответ.
– Я клянусь, что эра ТЕРРЫ починит…
Они еще что-то спросили, но Форчун закончил свой бессмысленный ответ:
– …чтобы подобрать несравненную пару.
Агент понимал, что за это его накажут, но про должал строить из себя сумасшедшего.
– Берегитесь! — предупредил он. — Остерегайтесь.
Они казались совершенно обескураженными, поэтому он позволил себе задать свой вопрос:
– Будет ли блеск раздражать медведя?
Он сразу мог сказать, что вопрос не дошел до них, но ему казалось важным закончить мысль. — А как насчет парочки параноиков?
8
ТЫ МЕРТВ
Рвота не принесла ничего, кроме усиления головной боли и еще более горького привкуса во рту.
Либо его перевели в другую камеру, либо та, в которой он был, сжалась с тех пор, как он последний раз рассматривал ее. Вокруг него стало, казалось, меньше места, а на его теле стало гораздо больше синяков. Ганнибал Форчун критически осмотрел свое тело. Снаружи все было пока на месте. Если судить по разнообразным болям, мучившим его, что-нибудь внутри вполне уже могло отсутствовать. Совершенно очевидно, у него было сломано больше одного ребра, судя по вспышкам боли, сопровождавшим каждый вдох. Кожа под карфагенской бородой зудела, возможно, из-за роста его собственной щетины, но это был ничтожный дискомфорт по сравнению с остальными мучениями. Он твердо держался, не выдавая врагам полезной информации, и они старались сломить его волю пытками. Однако добились противоположного результата — его память стала действительно слабеть, и это самого Форчуна очень беспокоило, особенно, если появится возможность бежать.
В таком случае имперцам не имело никакого смысла бить его дальше. Оставалось только убить.
Вспомнив об импровизированных «часах» на своей левой лодыжке, он нашел корочку и попробовал сорвать ее. Не более двух дней прошло с тех пор, как он пустил там кровь. Щетина на верхней губе, не заклеенной искусственной растительностью, свидетельствовала о тех же двух днях. Желудок, однако, говорил ему, что прошло уже гораздо больше. Еще пара дней голодания может сделать его слишком слабым для побега, даже если представится шанс.
Он еще раз обследовал свою тюрьму с мерцающим освещением и постоянно меняющимися размерами. Хотя поверхности граней различались по фактуре, все они были очень аккуратно соединены. Эх, будь у него хоть какой-нибудь инструмент… Или способность симбионтов менять свой облик и пролезать сквозь узкие щели…
Устав, он снова уселся на пол, чтобы сохранить силы, потом собрал всю свою энергию для
