или тихонько посылает мяч, это преисполняет его такого наслаждения, какое он раньше испытывал, думая о женщинах, представляя себе, что было бы, если бы очутиться с одной из них наедине на острове.
Стукнувшись о косяк, Дженис голая возвращается из ванной в спальню. И, плюхнувшись голышом на кровать, где он пытается читать июльский номер «К сведению потребителей», впивается поцелуем в его рот. Он чувствует вкус вина, копченой колбасы и зубной пасты, в то время как мысль его все еще пытается разобраться в достоинствах и недостатках великого множества консервных ножей, описанных на пяти страницах убористого шрифта. Ножи «Санбим» лучше всего открывают квадратные и рифленые банки, а банки с кофе пробивают с такой силой, что зерна рассыпаются по стойке. Другие ножи открывают так, что вылетают кусочки металла, а магниты до того крепко прилипают, что содержимое банки грозит выскочить, острие ножей не доходит до углублений в крышке, и маленькая пластмассовая прокладка быстро стирается, так что модель «Экко С865К» признана «непригодной». Эти тонкие исследования прерывает появляющийся, словно безглазый угорь, язык Дженис, что злит Кролика. С тех пор как она к сорока годам перевязала себе трубы, чтобы избежать дурных последствий от употребления таблеток, демон утраты (никогда больше не будет детей, никогда) придал ей в сексе ложную живость, что в общем-то ни к чему. В ее глазах, когда она отстраняется, так как он не ответил на поцелуй, он не видит себя — лишь тупость алкоголя и неприкрытое злобное желание. При свете ночника, который он включил, чтобы читать, он видит, как сморщилась, постарела кожа на ее горле, повисла мешком и стала красной, точно от ожога. Он не увидел бы этого так отчетливо, если бы не надел очков для чтения.
— Господи, — говорит он, — подожди хотя бы, пока я выключу свет.
— А мне нравится, когда он включен, — произносит она, с трудом ворочая языком. — Мне нравится видеть седые волоски на твоей груди.
Вот это его заинтересовало.
— И много их у меня? — Он пытается посмотреть, опустив подбородок. — Да они же не седые, а просто светлые, верно?
Дженис спускает простыню до его талии и, пригнувшись, рассматривает его поросль, волосок за волоском. Груди ее свисают, так что соски, похожие по ощущению на булочки в гамбургере, раскачиваются над его животом.
— Вот седой волос и вот. — И она выдергивает их, один за другим.
— Ой! Какого черта, Дженис! Прекрати.
Он надувает живот, так что теперь не только ее соски, а уже груди целиком прижаты к его ребрам. Одной рукой схватив ее за волосы в приступе ярости от такого обращения с собой, в другой руке по-прежнему держа журнал, в котором он пытался прочесть про то, как прилипают к банкам магниты, Кролик выгибает спину, и Дженис перекатывается с его тела на свою сторону кровати. Приняв в пьяном тумане это за игру, она сдергивает с него простыню еще ниже и нащупывает его член. Ее касание холодом проникает в него — она недавно мыла в ванной руки. Следующая страница «К сведению потребителей» напечатана на синем фоне: «Прохлада летом 1979 года: кондиционер или вентилятор?» Кролик пытается вникнуть в перечень преимуществ и недостатков каждого их этих приспособлений («Громоздкий и тяжелый в установке» противопоставляется «Недорогому в использовании» — похоже, вентилятор имеет все преимущества), но не может отключиться из-за того, что происходит ниже его живота, где алчные пальцы Дженис снова и снова просят об одном и том же и не получают желанного ответа. В ярости он швыряет журнат в стену, за которой спит мамаша Спрингер. И уже осторожно снимает очки для чтения, кладет их в ящик ночного столика и выключает лампу.
Теперь докучливой плоти его супруги придется состязаться с призывом ко сну, который несет с собой темнота. День-то ведь был длинный. Проснулся Гарри в шесть тридцать и в семь был уже на ногах. Веки у него стали слишком тонкими и не защищают от утреннего света. Даже сейчас, хотя еще нет и полуночи, он чувствует приближение завтрашней зари. Он снова вспоминает голубоглазое видение, в котором, казалось, слились его гены и гены Рут. И на память приходит далекое прошлое, когда он взял Рут стоя, произнеся «Ого!» в изумлении от ее красоты, представшей в свете фонаря на Саммер, ее тела, такого длинного и стройного, его член, не согнувшись, вошел в нее, в эту спелую, спелую красоту, «Ого!», и так грустно, что после такого чудесного единения он опустился до этого слепого слияния двух стареющих тел — одного сонного, а другого пьяного. Теперь Дженис уже со злостью дергает его член, который не желает вставать, — все ее внимание сосредоточено на нем, как бывают сфокусированы при помощи увеличительного стекла на кусочке шелка солнечные лучи, дети убивают таким способом муравьев, — Гарри видел это не раз, но никогда в этом не участвовал. Мы и так достаточно жестоки, даже когда не проявляем этого. Его возмущает то, что в стремлении забыть о своей заброшенности, о ссоре с матерью и, возможно, даже о страхе перед возвращением сына, Дженис не действует исподволь, что и возбуждает кровь и она прихлынывает к члену, как это было в девятом классе на алгебре, когда он сидел рядом с Лотти Бингамен, а та подняла руку, желая ответить на вопрос учительницы, и он увидел ее волосатую подмышку и чашечку бюстгальтера желтовато-оранжевого цвета, обтянутую тонкой материей блузки. И тут же возник страх, что сейчас прозвонит
