– Не надо при чужих, сестра, – мягко, но настойчиво попросила Эрнеста. – Мы ценим твои истории, сестра. Но чуть позже.
Мэри закивала и даже шутливо прикрыла рот морщинистой ладошкой. Я почувствовал некое уважение к этой древней ведьме, не пытающейся скрыть свой возраст.
– Кстати, сестра, а ты ничего не забыла? – поинтересовалась Эрнеста. – И я не про Двуединого.
– Что же я могла забыть? – возмутилась Мэри.
– Ну… посмотреться в зеркало, выходя из номера… – Эрнеста дернула плечиками. – Припудрить носик… Плеснуть в лицо водой из ониксовой чаши…
Мэри нахмурилась. А потом побелела как мел. Опустила глаза, вглядываясь в начищенное столовое серебро.
Ведьмы вокруг тихонько захихикали. Какими бы сестрами они друг другу ни были, но в первую очередь они были женщинами.
Мэри поднесла руки к лицу. Встала. Убрала руки. Это уже была не старуха. Женщина – молодая и ослепительно красивая, белокурая, голубоглазая, с аристократически-правильными чертами лица.
– Ну спасибо, сестрички, – сказала Мэри ледяным тоном. – Спасибо всем, кто улыбался мне этим вечером…
– Сядь, Мэри, – сказала Эрнеста. – Всем известна твоя экстравагантность. Я полагала, что ты сознательно пришла на встречу в таком виде. Сядь и не позорься.
Мэри села, окинув Эрнесту недобрым взглядом.
Я быстро спросил:
– Ну, тогда встает вопрос помощи. Нам нужен ваш представитель, назначенный или одобренный главой Конклава. Бабушкой Бабушек.
– И в этом есть проблема, к который ты непосредственно причастен, – сказала Эрнеста.
– Арина, – кивнул я. – Да, это так. Я засадил вашу Прабабушку в Саркофаг Времен. В свое оправдание могу лишь сказать, что собирался коротать вечность с ней.
– Затейник, – фыркнула Эрнеста. – Не буду врать, что я грущу по Арине. Да и мы, как ты, наверное, заметил, вообще спокойно относимся друг к другу.
– Как не заметить, – кивнул я, крутя в пальцах серебряную ложечку.
– Поэтому просьба Гесера и Завулона о помощи была нами услышана и принята положительно, – улыбнулась ведьма.
– Но? – спросил я. – У тебя где-то на кончике языка застряло «но». Скажи его скорей, а то можешь поперхнуться.
– Но мы не можем выбрать новую Прабабушку, – вздохнула Эрнеста. – Ибо прежняя еще жива.
– Отстраните ее, – сказал я. – Ну неужели вы не можете проявить гибкость?
– Мы? – Эрнеста приподняла левую бровь, изучающе посмотрела на меня. – Мы можем. Гибкость – наше второе имя. Как иначе мы выжили бы в мире, полном кровожадных грубых мужчин? Но знаешь ли ты, как мы выбираем Прабабушку?
Я покачал головой. И почувствовал, что это знание мне не понравится.
– Бабушку Бабушек должен признать Росток, – сказала Эрнеста.
– Ура! – сказал я с чувством. – Я боялся, что речь идет о чем-нибудь более… Более экзотическом.
– Папа, я знаю слово «фаллическом», – сказала Надя.
Эрнеста улыбнулась моей дочке.
– Я в тебе и не сомневалась, милочка… Нет, Антон. Всего лишь Росток. Вот он.
Она небрежно подняла салфетку со стоящего на столе перед ней горшка. Я привстал, разглядывая то, что было под салфеткой.
Горшок я видел, но думал, что там какая-то пища. А оказалось – что это цветочный горшок. С торчащим из него деревянным…
– Это что? – спросил я.
– Росток, – улыбаясь, ответила Эрнеста.
– Но по виду я бы сказал, что это деревянный…
– Росток, – повторила ведьма с нажимом. – Символ нашего вечно живого и вечно цветущего сообщества.
– Мне кажется, что, судя по Ростку, ваше сообщество немножко засохло.
– А ты не суди по внешности, – отпарировала ведьма. – В руках Бабушки Бабушек Росток начинает цвести. Это и есть
