- Крепкий орешек?
- Нет.
- Прошлогодний сухарь?
- Вот именно, сэр. Мистер Ранкл - прошлогодний сухарь.
- Но достаточно ли вы его знаете, чтобы делать такие выводы? Вы же только что с ним познакомились.
- Да, сэр, это правда, но Бингли, узнав, что он гостит у мадам, привел мне некоторые факты, иллюстрирующие его черствость и безжалостность. Бингли одно время служил у него.
- Боже мой, у кого он только не служил.
- Да, сэр, он был склонен перебегать с места на место. Не задерживался подолгу ни у одного хозяина.
- Меня это не удивляет.
- Но его отношения с мистером Ранклом были более продолжительными. Он ездил с ним в Соединенные Штаты Америки и находился у него на службе несколько месяцев.
- Тогда-то он и понял, что Ранкл - прошлогодний сухарь?
- Совершенно верно, сэр. Так что я очень опасаюсь, что усилия мадам не приведут к желаемым результатам. Она надеется получить от мистера Ранкла крупную сумму?
- По-видимому, изрядную. Ведь отец Таппи изобрел не что-нибудь, а 'Волшебные таблетки', и Ранкл, должно быть, заработал на них порядочный куш. Думаю, она будет добиваться пятидесяти процентов.
- В таком случае я вынужден признать, что рассудительный букмекер скорее всего оценил бы ее шансы достичь цели, как один к ста.
Согласитесь, малообнадеживающий прогноз. Можно даже сказать, абсолютно убийственный. Я бы назвал Дживса пессимистом, но никак не мог припомнить это слово, а сказать про такого достойного человека, что он каркает, язык не поворачивался, и пока я пытался придумать что-нибудь другое, через застекленную дверь вошла Флоренс, и Дживс, разумеется, испарился. Когда наши с ним разговоры прерывает появление так называемых знатных особ, он всегда исчезает, как фамильный призрак, растворяющийся в воздухе на рассвете.
Все это время я виделся с Флоренс только за едой: она, так сказать, мчалась по скоростному шоссе, а я тихо плелся по обочине. Я подразумеваю под этим, что она проводила целые дни в Маркет-Снодсбери, хлопоча ради своего жениха, кандидата от консерваторов, а я после душераздирающей встречи с вдовой покойного Мак-Коркадейла забросил агитацию, предпочтя чтение хорошей книжки в уютном кресле. Я извинился перед Медяком за такое... годится ли здесь слово 'дезертирство'?.. а он воспринял мои слова на удивление хорошо и сказал, что, мол, конечно, конечно, он бы и сам, если бы мог, поступил так же.
Флоренс была все такой же красивой, если еще не красивей обычного, и по крайней мере девяносто шесть процентов членов 'Клуба шалопаев' не пожелали бы для себя ничего лучшего, как оказаться с ней вот так наедине. Я, однако, рад был бы улизнуть, потому что мои натренированные чувства подсказывали, что у нее сейчас опять такое настроение, что всякий, кроме безрассудного смельчака, полезет от нее на первое попавшееся дерево и оторвет его от земли вместе с корнем. Несносное третирство, о котором я уже говорил и которое является яркой чертой ве натуры, уже готово было проявиться во всей своей красе.
- Почему вы сидите взаперти в такую чудную погоду, Берти? - строго спросила она.
Я объяснил, что совещался с тетей Далией, но она сразу опровергла меня, сказав, что совещание, очевидно, закончилось, и тетя Далия блистает своим отсутствием, так почему же я не дышу свежим воздухом?
- Вы просто обожаете сидеть в духоте. Вот почему у вас землистый цвет лица.
- Я не знал, что у меня землистый цвет лица.
- Конечно, землистый. Чему тут удивляться? Вы бледны, как брюхо дохлой рыбы.
Казалось, мои наихудшие опасения подтвердились. Я предчувствовал, что она сорвет злость на ни в чем не повинном первом встречном, и такое уж мое везение, что этим первым встречным оказался я. Пригнув голову, я приготовился встретить бурю, но, к моему удивлению, Флоренс сменила тему.
- Я ищу Гарольда, - сказала она.
- Да?
- Вы не видели его?
- А кто такой Гарольд?
- Не будьте идиотом. Гарольд Уиншип.
- А, Медяк, - сказал я, поняв, о ком речь. - Он не заплывал в мои широты. Зачем он вам? У вас что-то важное?
- Важное для меня и, надеюсь, для него. Если он не возьмется за ум, он проиграет выборы.
- Почему вы так думаете?
- Я сужу по его поведению сегодня на обеде.
- А, он водил вас обедать. Куда? Лично я обедал в закусочной, и вы представить себе не можете, какими отбросами там кормят. Но, может быть, вы пошли в какой-то приличный ресторан?
- Мы были на званом обеде в ратуше, который давали бизнесмены города. Ответственнейшее мероприятие, и он произнес на нем самую слабую речь, какую мне только доводилось слышать. Умственно отсталый ребенок выступил бы лучше. Даже вы выступили бы лучше.
Ничего себе комплимент. Сравнила меня с умственно отсталым ребенком! Я, понятно, не стал расспрашивать, и она продолжила, а из ноздрей у нее вырывалось пламя:
- Бе-ме, бе-ме!
- Простите, не понял?
- Он все бекал и мекал. Я еле сдержалась, чтобы не запустить в него чайной ложкой.
На это я, конечно, мог бы возразить, что гораздо хуже, если человек 'ни бе, ни ме, ни кукареку', но я чувствовал, что сейчас не время для остроумных ответов.
Вместо этого я сказал:
- Нервничал, наверно.
- Именно этим он и оправдывается. Я сказала ему, что он не имеет права нервничать.
- Значит, вы говорили с ним?
- Говорила.
- После обеда?
- Сразу же после обеда.
- Но вы снова хотите его видеть?
- Да.
- Мне пойти поискать его?
- Да, и передайте ему, что я буду его ждать в кабинете мистера Траверса. Там нам никто не помешает.
- Может быть, он сидит в павильоне у озера.
- Ну, так передайте ему, чтобы он не сидел там, а шел в кабинет, сказала она так, словно она директор школы Арнольд Эбни, объявляющий о своем желании видеть Вустера после утреннего богослужения. Я сразу вспомнил старые времена.
Чтобы попасть в павильон, нужно пересечь как раз ту лужайку, по которой Спод грозился меня размазать, и первыми, кого я увидел, идя по ней, если не считать птиц, пчел, бабочек и другой живности, проводившей здесь свой досуг, были спящий в гамаке Л. П. Ранкл и тетя Далия, сидящая рядом на стуле. Заметив меня, она встала, подошла поближе и отвела меня в сторону, приложив палец к губам.
- Он спит, - сказала она.
Храп, доносившийся из гамака, подтверждал справедливость ее слов, и я ответил: вижу, что он спит, и какое он, добавил я, представляет собой отвратительное зрелище, и она сказала, чтобы я, ради всего святого, так не вопил. Я был несколько задет, что меня обвинила в громогласности та женщина, чей шепот звучал так, словно кто-то 'зовет коров домой, придя на берег Ди' [Цитата из стихотворения Чарлзи Кингсли (1819-1875) 'Берег Ди'], и я сказал, что я не воплю, и она сказала: 'Ну, вот и не вопи'.
- Он может оказаться не в духе, если его внезапно разбудить.
Это звучало убедительно и свидетельствовало о том, что тетя неплохо разбирается в стратегии и тактике, но со свойственной мне проницательностью я заметил неувязку и поспешил заострить на ней внимание тетушки.
- Но ведь, с другой стороны, если его не разбудить, то как вы сможете ходатайствовать перед ним за Таппи?
- Я сказала, внезапно разбудить, олух. Лучше всего оставить его пробуждение на усмотрение Природы.
- Да, возможно, вы правы. И скоро Природа решит, что пора?
- Почем я знаю!
- Я просто подумал, не можете же вы сидеть здесь до вечера.
- Могу, если будет нужно.
- В таком случае не стану вам мешать. Я должен найти Медяка. Вы его не видели?
- Он только что проходил здесь со своей секретаршей, они направлялись в павильон. Сказал, что ему нужно кое-что надиктовать. Зачем он тебе понадобился?
- Понадобился он, собственно, не мне, хотя я всегда рад его видеть. Это Флоренс велела, чтобы я нашел его. Она уже задала ему перцу и жаждет задать еще. Оказывается...
Тут тетя перебила меня, сказав: 'Тссс!', потому что Л. П. Ранкл пошевелился во сне, и можно было подумать, что жизнь начала
