считать рождение началом, а смерть концом нашего существования? И что такое рождение и что такое смерть?» (Шелли, «Письма, статьи, фрагменты», Москва, 1972, стр. 344, 345).
Романтики стремились снять с окружающей жизни «пелену привычного» и прозреть в ней удивительное, странно-неожиданное – то, чего не видит усталый или равнодушный взор прозаических людей.
Фантастика в романтизме утверждала прекрасную человеческую способность «верить в чудо» и подниматься в более высокое духовное измерение, недоступное обывательскому взгляду. Романтики творили утопии, образы прекрасных сказочных стран, например, «Атлантиды» и «Джинистана» у Гофмана. Вместе с тем фантастика в романтизме оказалась и способом изображения зловещих начал бытия. Поэтому романтизм знает не только светлую, но и мрачную, ночную фантастику, через которую авторы пробивались к постижению неведомых злых сил, управляющих жизнью людей.
Предшествовавшая романтизму готическая литература (Гораций Уолпол, Метью Льюис, Уильям Бэкфорд, Анна Рэдклиф, Клара Риф) чаще всего давала однозначное толкование загадочных событий: или сверхъестественное, или естественное, вполне рациональное. Романтики усложнили, обогатили традицию, сделав фантастику многозначной. Их произведения поражают искусством создания зыбких, скользящих связей, взаимопереходов реального и фантастического, а также незаметного, будничного введения мистики в обычную действительность. Русские писатели-романтики восхищались умением Гофмана найти «единственную нить», посредством которой сверхъестественное проникает в современную им литературу. По словам В. Ф. Одоевского, чудесное у Гофмана «всегда имеет две стороны: одну чисто фантастическую, другую – действительную; так что гордый читатель XIX века нисколько не приглашается верить безусловно в чудесное происшествие» (В. Ф. Одоевский, «Русские ночи»).
Персонажи романтических произведений могут одновременно существовать в разных измерениях, поворачиваясь к читателю то реальным, то фантастическим лицом. Открытый романтиками прием был унаследован литературой второй половины XIX – XX веков.
Например, у писателя XX века Робинсона в рассказе «Лицо» эта романтическая традиция проявляется очень ярко. Герой рассказа влюбляется в загадочную женщину, лицо которой видит на поверхности озера. Много лет он приходит любоваться ею. Когда же лицо в воде однажды исчезает, он встречает ее на ярмарке. Женится на ней. У них рождается ребенок. Но так же внезапно
она пропадает, а у Джерри в руках вместо младенца остается «охапка влажных водорослей, завернутых в старое лоскутное одеяло». И неясно, было ли это все на самом деле или герою приснился странный сон.
В названии сборника не случайно фигурирует луна. Образ ночи и лунного света излюблен романтиками. В их произведениях ночь снимала дневные покровы, обнажала таинственную суть мироздания, творила как доброе, так и страшное волшебство. К нему оказывались особенно причастны дети и люди, которых обыватели считали безумцами. Для романтиков же это было высокое безумие – безумие мечтателей и пророков.
В нашем сборнике образы ночи, луны встречаются во многих рассказах. В рассказе «Дети луны» лунный свет, выражая прекрасную, загадочную суть вселенной, ее «музыку», тождествен внутреннему миру «лесного мальчика» и странного незнакомца, который, как выясняется, сбежал из сумасшедшего дома. Дивные лунные пейзажи проникнуты бесконечно сложным онтологическим значением. В ряде рассказов луна, сохраняя свое волшебство, освещает вторжение в жизнь персонажей инфернальных сил, которые таким образом становятся особенно яркими, устрашающими.
Состав книги, если и не ограничен эпохой романтизма, то содержит образцы романтического типа творчества, который, по утверждению
