— Монео?
— Я вижу его, Владыка.
Монео по-журавлиному вытянул шею, чтобы видеть поверх свиты Бене Джессерит. В дальний вход вошел Данкан Айдахо и размашистыми шагами пошел через открытое пространство палаты по направлению к Лито. Монео не ослаблял своей напряженности, его недоверие к Бене Джессерит не угасло, но он понял смысл лекции Лито. «Он проверяет, всегда проверяет».
Антеак кашлянула.
— Владыка, а что насчет нашего вознаграждения?
— Вы храбры, — сказал Лито. — Несомненно, именно поэтому вас и выбрали возглавить Посольство. Очень хорошо, на следующее десятилетие я сохраню ваше количество спайса на нынешнем уровне. Что до остального, я закрою глаза на то, что вы на самом деле намеревались проделать с помощью этой эссенции.
Разве я не щедр и великодушен?
— Великодушнее нельзя, Владыка, — сказала Антеак и в голосе ее не было ни малейшего намека на горечь.
Данкан Айдахо прошел мимо женщин, чуть их не задев, и, остановившись рядом с Монео, поглядел на Лито.
— Государь, там… — он осекся и поглядел на двух Преподобных Матерей.
— Говори открыто, — приказал Лито.
— Да, Владыка, — в нем было заметно, что он это делает неохотно, но повинуется. — На нас напали на юго-восточной окраине города — как я полагаю, отвлекающий маневр, потому что поступили доклады о вооруженных вылазках в городе и в Заповедном Лесу — много разбросанных отрядов налетчиков.
— Они охотятся за моими волками, — сказал Лито. — И в лесу, и в городе они охотятся за моими волками.
Айдахо непонимающе сдвинул брови.
— Волки в городе, Государь?
— Хищники, — сказал Лито. — А волки, люди ли — для меня здесь нет существенного различия.
Монео поперхнулся.
Лито улыбнулся ему, подумав как же замечательно наблюдать момент понимания, — когда с глаз словно пелена спадает и открывается ум.
— Я направил большие силы гвардейцев, чтобы защитить это место, — сказал Айдахо. — Они размещены по всему…
— Я знал, что ты так и сделаешь, — сказал Лито. — Теперь внимательно слушай, пока я буду давать тебе приказания, куда направить остальные силы.
И, пока Преподобные Матери благоговейно наблюдали, Лито изложил Айдахо точные места для засад и нарядов, детально указал необходимую численность каждого отряда и даже назвал кое-кого из конкретных людей, которые должны быть в него включены, указал время и необходимое оружие, как именно развернуть силы в каждом месте. Обширная память Айдахо четко вобрала в себя и отложила каждое наставление. Он был слишком увлечен запоминанием того, что ему надо исполнить, чтобы задавать об этом вопросы, пока Лито не умолк, но затем на лице Айдахо отразился озадаченный испуг.
Лито словно открылась самая глубь сознания Айдахо, позволяя без помех читать все мысли своего военачальника.
«Я — доверенный солдат первоначального Лито», — думал Айдахо. «Тот Лито, отец этого, спас меня, приютил в своем доме как сына. Но, хотя тот Лито до сих пор в некотором роде существует в этом… Это все равно не он.»
— Владыка, почему Ты нуждаешься во мне? — спросил Айдахо.
— За твои силу и верность.
Айдахо покачал головой.
— Но…
— Ты повинуешься, — сказал Лито и отметил, как эти слова были впитаны Преподобными Матерями. «Правду, только правду, потому что они Видящие правду.»
— Потому что за мной долг перед Атридесами, — сказал Айдахо.
— Именно туда мы и вкладываем свое доверие, — сказал Лито. Да, и вот что, Данкан.
— Владыка? — голос Айдахо показывал, что он обрел почву, на которую мог опереться.
— Оставь в каждой точке по меньшей мере по одной Выживальщице, — сказал Лито. — Иначе наши усилия пойдут прахом.
Айдахо лишь раз коротко кивнул и удалился, широко шагая через зал, тем же путем, которым пришел. И Лито подумал, что лишь необыкновенно чувствительный глаз способен заметить, что уходит сейчас совсем другой Айдахо, намного отличающийся от вошедшего.
— Это из-за порки посла, — сказала Антеак.
— Именно, — согласился Лито. — Отчитайтесь об этом со всей тщательностью вашей начальнице, восхитительной Преподобной Матери Сайксе. Сообщите ей за меня, что я предпочитаю компанию хищников компании добычи, — он взглянул на Монео, и тот сразу стал весь внимание. — Монео, с волками в моем лесу покончено. Они должны быть заменены человечьими волками. Пригляди за этим.
~ ~ ~
Пророческий транс не похож ни на какой другой визионерский опыт. Это не отступление от обнаженности внешних восприятий (каковым являются многие состояния транса), а погружение во множественность новых движений. Вещи движутся. Это прагматизм из прагматизмов посреди Вечности, самосознание, востребуемое для достижения в итоге неразрывного понимания, что космос движется сам по себе, что он изменяется, что меняются его законы, что ничто не остается устойчивым и абсолютным в таком всеобщем движении, что механические объяснения чего-либо срабатывают лишь внутри малых ограничений, и что, как только эти стены рушатся, рушатся и рассыпаются прежние объяснения, сносимые прочь новыми движениями. То, что видишь в таком трансе — отрезвляет и часто потрясает. Оно требует от тебя наивысших усилий, чтобы остаться единым целым, но даже при этом возвращаешься из этого состояния полностью
В ночь Дня Аудиенций, пока другие спали, сражались, мечтали и умирали, Лито отгородился от мира, в приемном зале, чтобы передохнуть. Никого вокруг, лишь несколько доверенных Рыбословш в карауле у входа.
Он не спал. Его ум метался между необходимостью и разочарованием.
«Хви! Хви!»
Теперь, он понимал, почему Хви Нори была послана к нему. Как же хорошо он понимал!
«Моя самая тайная из всех тайн вышла наружу.»
Они разгадали его тайну. Свидетельством тому была Хви.
Мысли его отчаянно метались. Нельзя ли обратить вспять эту ужасную метаморфозу? Возможно ли вернуться к человеческому состоянию?
«Невозможно.»
И даже, будь это возможно, обратный процесс занял бы столько же времени, сколько понадобилось ему, чтобы достичь нынешнего состояния. Чем будет Хви через три с лишним тысячи лет? Сухим прахом и костями в гробнице.
«Я мог бы вывести кого-нибудь, похожую на нее, и подготовить специально для себя…, но это уже не будет моя душистая Хви.»
А что произойдет с Золотой Тропой, если он, очертя голову, устремится к таким эгоистичным целям?
«К черту Золотую Тропу! Думали когда-нибудь обо мне эти набитые идиоты? Ни разу!»
Нет, неправда. Хви думает о нем. Она разделяет его муку.
Это были мысли сумасшествия, и он старался отогнать их, продолжая воспринимать из внешнего мира звуки неслышных шагов охранниц и воды, струящейся под полом его палат.
«На что возлагал я мои чаяния, когда сделал этот выбор?»
Как же толпа внутри него рассмеялась над этим вопросом! Разве нет у него задачи, которую он должен довести до конца?
Разве не в этом самая суть того соглашения, которая держит всю эту толпу в подчинении?
— У тебя есть задача, которую ты обязан завершить, — говорили они. — У тебя лишь одна цель.
«Единственность цели — примета фанатика, а я не фанатик!»
— Ты должен быть циничным и жестоким. Ты не можешь нарушить договор.
«Почему бы и нет?»
— Кто дал клятву? Ты. Ты выбрал свой путь.
«Чаяния!»
— Чаяния, творимые историей для одного поколения, часто разбиваются в следующем поколении. Кому это знать лучше, чем тебе?
«Да… и разбитые чаяния могут отчуждать целые нации. А я один — целая нация!»
— Вспомни свою клятву!
«Разумеется. Я — разрушительная сила, на целые столетия выпущенная на волю. Я ограничиваю чаяния… включая мои собственные. Я торможу маятник.»
— А затем отпустишь его на свободу. Никогда об этом не забывай.
«Я устал. Ох, как же я устал. Если бы только я мог уснуть… по-настоящему уснуть.»
— Фу-ты ну-ты, сколько жалости к самому себе.
