Ржавая вода произвела на меня этим утром куда меньше впечатления. Ко всему можно привыкнуть. Даже к рукам, пахнущим старыми трубами. Из зеркала на меня глядел угрюмый субъект: каштановые волосы торчат после сна в разные стороны, карие глаза смотрят сурово из-под нахмуренных бровей, а поджатые губы говорят о недовольстве жизнью. С другой стороны чему мне радоваться? Денег нет совсем и это притом, что на моей шее сидит брат со своей девушкой. Хорошо хоть Амаранта в состоянии сама о себе позаботиться.
Я спустился на первый этаж и нашел остальных на кухне. В отличие от меня они выглядели вполне счастливыми. Дима с Ксюшей ворковали как голубки. Ночь словно забрала с собой все их тревоги и печали, с тем чтобы вернуть их вновь лишь с заходом солнца. Даже сквозь плотно закрытые шторы на кухне чувствовалось благотворное влияние утра.
- Доброе утро, соня, - движения Эмми были легкими и непринужденными. Она как бабочка порхнула мне навстречу и осторожно поцеловала в небритую щеку. Отступив на шаг, Амаранта заискивающе заглянула мне в глаза, ища там подтверждение тому, что она прощена. Она пыталась быть милой и приветливой, но меня её поведение еще больше насторожило. На память неожиданно пришла аналогия с провинившимся супругом, делающим подарки, чтобы успокоить собственную совесть и бдительность второй половины.
- Что на завтрак? – спросил я, игнорируя порыв Эмми.
Через час мы тряслись по проселочной дороге в сторону областного центра. Из-за жары в машине нечем было дышать. Липкая испарина покрывала лоб, футболка намертво прилипла к спине. Справа от меня сидел Димка. Он тоже маялся от зноя. Даже открытые настежь окна не спасали от адского пекла.
- Убил бы за кондиционер, - вяло пробормотал брат, подставляя лицо под струи теплого воздуха, врывающегося в салон автомобиля. В такую жару у него не осталось сил на полноценное возмущение.
- Документы в архиве хранятся при определенной температуре, - откликнулась Ксюша с заднего сиденья. – Там всегда прохладно, - мечтательно добавила она.
- Никогда не думал, что скажу это, но я хочу поскорее оказаться в архиве.
Я усмехнулся словам Димы. Работа с документами - последнее дело, которое могло вызвать у него прилив энтузиазма. К тому моменту как мы добрались до дверей государственного архива, одна лишь Эмми все еще была свежа. Мы же напоминали подтаявший на солнце пломбир. Такой же расплывшийся и бесформенный.
Амаранта первой зашла в прохладный холл и тут же освободилась от пальто с перчатками, оставшись в одном коротком платье. Тряхнув головой, она позволила тяжелым и черным как ночь волосам рассыпаться по плечам. Взгляд васильковых глаз скользнул по длинному коридору в поисках работников архива.
- Лучше не вмешивайся, - остудил я пыл девушки. Амаранта удивленно посмотрела на меня, но спорить не стала. Она привыкла, что её внешность всегда срабатывает в нашу пользу: большинство людей не в состоянии устоять перед очарованием вампира. Но когда речь идет о затерявшихся среди архивных документов, озлобленных низкой зарплатой и неудачной личной жизнью женщинах Амаранте лучше не вмешиваться. Здесь вступаем мы с Димой.
В этот раз пришлось потратить уйму времени и почти весь запас нашего обаяния, чтобы уговорить одну такую особу допустить нас к необходимым материалам. Нам попался на удивление стойкий экземпляр работницы архива. В итоге мы сошлись на том, что она подберет для нас выпуски газет, где встречаются упоминания об особняке. Пояснив, что на это потребуется некоторое время, женщина выставила нас из архива и попросила вернуться через пару часиков.
Тяжелая, железная дверь хлопнула за нашими спинами, и мы остановились на пороге в нерешительности.
- Айда в кафе, - предложил Дима, указывая на разноцветную вывеску на противоположной стороне дороги.
Мы заняли места за дальним столиком от огромного во всю стену окна, заказали прохладительные напитки и приготовились ждать. Время в пропахшем жареными котлетами и уксусом помещении тянулось особенно медленно. Сонные от жары мухи апатично летали под потолком, то и дело попадая в капкан клейкой ленты. Мы как две капли воды походили на этих мух: такие же безучастные и флегматичные, словно увязшие в ленте-ловушке.
Когда подошло назначенное время, мы вздохнули с облегчением. Больше не было нужды сидеть в этой душной забегаловке и через силу поддерживать никому неинтересный разговор.
Воздух в архиве действительно кондиционировался. Он приятно холодил кожу и даже вернул мне утерянную способность мыслить. Заполучив в распоряжение огромные кипы газетной макулатуры, мы с головой ушли в их просмотр. Шелест старой, пожелтевшей бумаги наполнил помещение, а вместе с ним разнеслись запахи пыли и пропитки от сырости.
Довольно быстро нам удалось найти первое упоминание об особняке. Дворянин Гладков, построивший дом в 1875 году, пользовался немалым уважением в округе. Он являлся владельцем процветающего завода и известным меценатом. Мы также нашли в газете одну из тех фотографий, что стояла на печной полке. На ней было изображено семейство Гладковых. Под фото значился 1881 год.
Дальше периодически попадались статьи о процветающем семействе, о развитии предприятия, о бескорыстии и щедрости хозяина особняка. И все в том же духе вплоть до 1886 года. Огромный заголовок на первой полосе оповещал о раскрытии убийства, к которому оказался причастен младший брат мецената Гладкова. Судя по всему дело было громким. В результате расследования Гладкова-младшего признали виновным в убийстве молоденькой дворянки и казнили.
- Вот он наш не упокоившийся, - уверено заявил Дмитрий. – Неестественная смерть плюс нечистая совесть ровно злобный призрак.
- Почем бы и нет, - охотно согласился я. Теория брата выглядела вполне жизнеспособной. – Надо узнать, где его похоронили.
- Я бы все-таки хотела выяснить, отчего умерли те дети, - вмешалась Эмми. – Это может быть важно.
Пролистывая газеты, мы отыскали упоминание о погибших малютках. Здесь нас ждало разочарование: причиной смерти значилась банальная чахотка. Правда, была еще приписка о том, что их мать повредилась умом. Ничего удивительного я в это не видел. Несчастная женщина за каких-то пару дней лишилась всех своих детей. Но умерла она гораздо позже в возрасте шестидесяти лет, и ничего криминального в её кончине не было. Так как наследников у Гладкова не оказалось, дом после его смерти отошел кузену. Вот тут-то и начиналось самое интересное. Газеты пестрели сообщениями о несчастных случаях, происходивших в особняке. Люди гибли по самым различным причинам. Особенно высока смертность была среди молодежи.
- Смотрите, еще одна девушка погибла, - Ксюша продемонстрировала нам найденную статью. – Дочь местного крестьянина. Всего двенадцать лет.
- Подходит под типаж, - самодовольно улыбнулся Дима. – Осужденный Сергей Гладков как раз интересовался маленькими девочками.
- Но за год до этого погиб конюх, - напомнила Ксюша. – А он не тянет на нимфетку.
- Может, поблизости никого другого не нашлось, - отмахнулся Димка. – К тому же иногда люди погибают без всякой на то причины и это не имеет никакого отношения к потустороннему.
- Конечно, лошади просто взбесились и затоптали беднягу насмерть, - недоверчиво фыркнула девушка.
Дима уже открыл рот, чтобы возразить, но я остановил его жестом. Этот балаган пора заканчивать. На нас и так уже начали искоса поглядывать. Не хватало только, чтобы нас с позором выгнали из архива.
- Сергей – наш типаж. Это факт. Пререкаться тут не о чем. Тем более что других кандидатур у нас все равно нет, - я постарался задушить на корню назревающий спор.
И Дима, и Ксюша посмотрели на меня с плохо скрываемым раздражением. Похоже, им просто хотелось немного отвлечься.
В начале девятнадцатого века упоминания особняка почти полностью пропали с газетных страниц. Видимо, его попросту бросили, посчитав проклятым. Лишь после революции его перестроили под дачу и отдали какой-то местной шишке из партийных, но и он долго не задержался в доме. Потеряв жену и дочь (конечно же, по вине злополучного особняка) он оставил пост, а вместе с ним и дачу. Дальше его след терялся. Дом переходил то к одному владельцу, то к другому, но людей в его стенах ждали лишь смерть и разочарование.
