Однако сейчас королева фей исчезла, а на ее месте сидела просто королева: мама, величественная и неподвижная, дозволяющая говорить придворным и слугам, сознавая, что, если захочет, она может одним выдохом сдуть их со сцены.
Так шло представление. Настало время для первой сцены второго акта, когда Катарина, по замыслу, тащит за собой Бьянку со связанными руками. Алессандра сделала себя трогательной и испуганной, молящей мать отпустить ее, клялась, что никого не любит. А мать ругалась на нее, кипя внутренним огнем так, что Алессандра на миг по-настоящему испугалась. Даже на репетициях мать не была настолько злой. Алессандра сомневалась, что раньше мать себя сдерживала: она не слишком-то преуспела в искусстве сдерживать себя. Нет, особая страстность объяснялась присутствием зрителей.
Но, как стало ясно по ходу пьесы, не всех зрителей. Все слова Катарины о нечестности отца и глупости мужчин однозначно указывали на адмирала Моргана! И то была не игра воображения Алессандры. Это видели все: зрители поначалу хихикали, а затем откровенно смеялись, когда колкость за колкостью улетали в зал, обращенные не просто к персонажам пьесы, но также к мужчине, сидящему в центре второго ряда.
Лишь сам Морган, казалось, ничего не замечает. Поскольку взгляд Дорабеллы был устремлен прямо на него, он считал, что спектакль предназначен ему – весь спектакль, а не колкие слова.
Пьеса шла хорошо. О, сцены с Люченцио были скучными, как всегда, – и вины Эндера в этом не было. Люченцио просто не был одним из смешных персонажей. То же относилось и к роли Бьянки. Герои Алессандры и Эндера были всего лишь «сладкой парочкой», в то время как в центре внимания – служа источником и смеха, и романтики – безраздельно царили Катарина и Петруччио. А это значило, что, несмотря на все усилия Петруччио, все взгляды были устремлены на Дорабеллу. Он мог кричать, но именно ее лицо, ее реакция на эти крики вызывали смех. Ее голод, ее сонность, ее отчаяние и, наконец, ее игривые уступки, когда Катарина наконец все понимает и начинает поддаваться Петруччио в его сумасшедшей игре, – все это полностью передавалось лицом матери, ее осанкой, тоном голоса.
«Она блистательна, – вдруг поняла Алессандра. – Совершенно невероятна. И знает это. Неудивительно, что она предложила поставить пьесу!»
Следом возникла другая мысль: «Если у мамы такие способности, почему она не актриса? Почему не стала звездой сцены или экрана, не позволила нам жить в достатке?»
Ответ пришел сразу и был прост: Алессандра родилась, когда матери было всего пятнадцать.
«Она забеременела, когда ей было ровно столько, сколько мне сейчас», – подумала Алессандра. Дорабелла влюбилась и отдалась мужчине – юноше, – и на свет появился ребенок. Для Алессандры это было непостижимо, поскольку в школе она никогда не замечала за собой каких-либо чувств к мальчикам.
«Должно быть, отец был особенным. Или же мать отчаянно старалась отделиться от бабушки. Собственно, второй вариант куда больше похож на правду. Вместо того чтобы подождать несколько лет и стать великой актрисой, мама вышла замуж, завела хозяйство и родила ребенка – не в этом порядке, конечно, – и из-за того, что у нее была я, не смогла применить свой талант, чтобы проложить дорогу в жизни.
Мы могли быть богаты!
А теперь что? Переезд в колонию, в поселение фермеров, ткачей, строителей и ученых, где нет места искусству. В колонии не будет досуга – такого, как на корабле во время пути. Когда маме вообще выпадет шанс показать, что она умеет?»
Пьеса шла к финалу. Валентина живо и остроумно сыграла роль вдовы – она полностью усвоила роль, и Алессандра уже не в первый раз пожалела, что она не гений и не красотка, вроде Валентины. И все же на сей раз кое-что пересилило это сожаление: впервые в жизни Алессандра позавидовала матери и захотела больше походить на нее. В голове не укладывалось, но это так!
Мать на шаг отошла от своего стула и обратилась с речью напрямую к первым рядам – непосредственно к адмиралу Моргану. В ней она говорила об обязанностях женщины перед мужчиной. Как раньше все свои колкости она направляла Моргану, так и сейчас эту речь – сладкую, смиренную, обходительную, искреннюю, наполненную любовью – Дорабелла произносила, глядя прямо в глаза адмиралу.
И Морган был загипнотизирован. Его рот слегка приоткрылся, он ни на миг не отводил взгляда от Дорабеллы. А когда она встала на колени и произнесла: «И пусть супруг мой скажет только слово, свой долг пред ним я выполнить готова» – в глазах Моргана стояли слезы. Слезы!
Петруччио громогласно воскликнул: «Ай да жена! Кэт, поцелуй! Вот так!»
Мать грациозно приподнялась на цыпочках, не пытаясь изобразить поцелуй, скорее показывая лицо, которое видит любовник, когда женщина собирается его поцеловать, – и взгляд Дорабеллы, как и раньше, был направлен прямо на адмирала.
И Алессандра поняла, что делает мама. Она пытается влюбить Моргана в себя!
И это сработало. Когда последние строки были прочитаны и зрители встали и поздравляли чтецов, а те кланялись и делали реверансы, Морган перешел в первый ряд, и пока аплодисменты продолжались, он поднялся на сцену и пожал руку Дорабелле. Пожал ли? Нет, скорее, схватил ее и не отпускал, рассыпаясь в похвалах ее замечательной игре.
Отчужденность матери, ее пренебрежительный взгляд перед началом спектакля – все это было частью плана. Дорабелла была строптивицей, которая наказывала его за наглую отмену представления; но в конце концов она была укрощена, и теперь ее признательность всецело ему принадлежала.
Весь оставшийся вечер, когда Морган пригласил всех в столовую для офицеров – куда до сих пор вход колонистам был запрещен, – он порхал вокруг матери. Адмирал был настолько очевидно очарован, что несколько офицеров намекнули об этом Алессандре. «Похоже, ваша мать расплавила каменное сердце», – сказал один из них. И еще до Алессандры донесся разговор двух офицеров, в котором один из них произнес: «Мне кажется или с него уже сползают штаны?»
Но если они думали, что это случится, то просто не знали Дорабеллу. Алессандра годами слушала советы матери насчет мужчин. Не позволяй им это, не позволяй им то – дразни, намекай, обещай… но они не получат ничего, пока не произнесут брачный обет. В юности мать поступила иначе и расплачивалась за это последние пятнадцать лет. Сейчас она наверняка последует своему мудрому совету и соблазнит этого мужчину лишь словами и улыбками. Ей хотелось свести его с ума, а не удовлетворить.
«Ох, мама, в какую игру ты играешь!
Неужели ты правда… да разве это возможно? Неужели он действительно тебя привлекает? В военной форме выглядит он неплохо. И в твоем обществе он ничуть не холоден, не отчужден, он поднял тебя на свою высоту».
Выразительный момент: когда он разговаривал с одним из немногих офицеров, которые пришли с женами, рука Моргана опустилась на плечо матери, так что получилось, будто он ее слегка приобнял. Но Дорабелла моментально убрала его руку, а затем в тот же миг, тепло улыбнувшись, заговорила с Морганом – видимо, отпустила какую-то шутку, потому что все засмеялись. Сигнал был смешанным, но недвусмысленным: не прикасайся ко мне, смертный, но да – эту улыбку я дарю тебе.
Ты мой, но я еще не твоя.
«Мама хотела, чтобы именно так я вела себя с Эндером Виггином, моим предполагаемым „юношей с перспективами“. Но завладеть мужчиной таким способом для меня так же просто, как взлететь. Я всегда буду просительницей и никогда – соблазнительницей; всегда буду благодарной, никогда – милостивой».
Эндер подошел к ней.
– Твоя мама сегодня блистательна, – сказал он.
Разумеется, он произнес то же, что говорили все.
– Но я знаю о ней нечто, чего никто не знает, – сказал он.
– И что же? – спросила Алессандра.
– Я знаю, что единственная причина, по которой мне вообще удалась роль, – это ты. Все остальные ухажеры Бьянки в этой комедии полагались на то, что зрители поверят, что мы за тебя бьемся. А ты была настолько обольстительной, что никто и на секунду в этом не усомнился.
