— Не могу, нам нельзя выходить из строя! Так что радуйся, твой нос пока еще остается при тебе.
Иеронимус не торопился отвечать. Угрозы его нисколько не взволновали. Пит явно считал, что Слинни сидит в наушниках и ничего вокруг не замечает. За время их диалога в ротонду вошли еще два класса, и шум теперь стоял, как в школьной столовой. Иеронимус покосился на Слинни — она притворялась, что не слышала их содержательной беседы, и усердно отворачивалась, давясь от смеха.
Вошли еще несколько групп — кажется, целые классы.
— Слушай, ты, маньяк на почве плеч! Что за переселение народов у нас в школе происходит? — спросил Иеронимус своего противника. — Куда вас всех гонят?
— Иди уфейся об стенку, очкарик! — злорадно ухмыльнулся Пит.
— Услуга за услугу, — предложил Иеронимус, пропустив обидную реплику мимо ушей. — Расскажи, что творится, а я за это похлопаю твою подружку по плечу. Еще и наушники у нее отберу, тогда ты сможешь с ней поговорить. Она будет счастлива послушать, как ты красиво уговариваешь людей хлопать друг друга по плечам!
Как и ожидалось, Пит, не уловив насмешки, принял предложение Иеронимуса всерьез.
— Собрание у нас. Что-то насчет гигиены полости рта. Вся школа обязана присутствовать. А вы почему не со своими классами? Вот, я рассказал, теперь хлопни ее по плечу, а то мы уже уходим. Давай быстрее!
Иеронимус, не задумываясь, театральным жестом коснулся плеча Слинни. Пит принял все за чистую монету, а Слинни подыграла — сделала вид, будто вынимает крохотные штучки из ушей, и, обернувшись, изобразила удивление и радость при виде плечистой фигуры Пита. Она даже выдавила улыбку и помахала рукой. Пит замахал в ответ. Иеронимус тоже помахал Питу, а Пит — ему, и все обиды мигом испарились. Посмотришь — лучшие друзья на свете, да и только.
— Как, значит, этого зовут? — спросил Иеронимус с несколько жестокой улыбкой.
— Его. Зовут. Пит.
— Пит? Такой здоровый парень, мне нос грозился сломать, и вдруг — Пит?
— Ничего он не грозился сломать.
— Грозился.
— Это он только говорит. На самом деле он очень славный…
В последнем слове отчетливо прозвучало сожаление.
— Так вы все-таки знакомы! — мгновенно прицепился Иеронимус.
— Ничего подобного!
— Ты сказала, он славный! Откуда ты это знаешь?
— Да мы так, самую чуточку знакомы.
— Самую чуточку, значит. Вы целовались?
— Мы будем сегодня работать над книгой или как?
— Наверняка целовались.
— Не целовались, и вообще это не твое дело.
— Мое, сама знаешь. И знаешь почему.
— Вот придурок!
— Мы, стопроцентные, должны держаться друг за друга.
— Так и знала, что ты притянешь эту тему!
Школьники, направляющиеся на собрание, мало-помалу организованно покинули ротонду, и разговор Сленни с Иеронимусом снова стал развлечением для публики.
— Мы дружим совсем не потому, что оба входим в сообщество ЛОС! Это вообще ни при чем!
Как только отзвучало последнее слово, в ротонде установилось изумленное молчание. Ученики за соседним столиком подозрительно косились на них.
— В сообщество ЛОС? — задохнулся Иеронимус недоверчиво, растерянно и возмущенно. — Это еще что за чушь?
— ЛОС — лунарный офтальмический символяризм! Ты что, вообще ничего сам о себе не знаешь?
— Да нет, меня царапнуло слово «сообщество».
— А как еще нас назвать, всех в целом, ты никогда не задумывался?
— О чем ты, не пойму? Нас все зовут стопроцентно лунными…
— Вот-вот! Эта дурацкая кличка тебя устраивает?
— Постой, но как же… Сообщество ЛОС — звучит как название дома для престарелых…
— А «стопроцентно лунные» — это унизительный ярлык! Знаешь, как он появился?
— Не знаю и знать не хочу, — соврал Иеронимус.
— Девяносто четыре года назад таких, как мы, ссылали в специальные лагеря на обратной стороне Луны. Это время называют «Эпоха слепоты». В школах о нем не рассказывают. Правительство скрывает…
— Я сказал: не хочу об этом знать!
— Конечно, это же убрали из всех учебников и книг по истории!
— А ты откуда знаешь? Кто тебе рассказал?
Слинни поперхнулась. Ответ не шел у нее с языка.
Иеронимус зло рассмеялся. То есть со стороны казалось, что зло, а на самом деле — грустно, с затаенным оттенком самой обыкновенной ревности.
— Это тебе очередной бойфренд наплел?
Иеронимус понимал, что разговор катится куда-то не туда, и виноват в этом только он сам. Ему всегда нравилось дразнить Слинни. Всего две минуты назад он передразнивал Пита, а она изо всех сил старалась не смеяться. Как быстро все изменилось! Слинни вскочила, сжимая кулаки. На ней был короткий синий жакетик, точно в цвет волос, а под ним черная футболка. Черное и синее. В древности синий цвет означал грусть. Синяя Слинни… Синяя Слинни… Впервые Иеронимус молча проклинал свою дурацкую жизнь за то, что не может увидеть ее глаза. Такими, какие они есть на самом деле, без фиолетовых линз. Сквозь стекла можно разглядеть форму век, ресницы, темные точечки зрачков, белки глаз, но с бесцветной радужкой ее глаза словно бы стерты. Как и его.
Они застыли друг против друга. Слинни хотела сказать: «Мы не умрем, если посмотрим друг другу в глаза», — но он остановил ее. Сколько времени могут люди обитать на Луне, оставаясь людьми? Не бывает лунных наполовину. Или ты человек, или нечто совсем иное. Луна — это камень, летящий в пустоте. Здесь дышат искусственным воздухом, здесь воду для питья добывают из растаявших комет. Слинни красит волосы в синий цвет. Они вместе работают над рефератом. Слинни встала. Им постоянно твердили: нельзя смотреть друг другу в глаза, нельзя разговаривать друг с другом, но это было сплошное вранье. Слинни знала такое, о чем Иеронимус не догадывался, а узнать боялся. Это было понятно по наступившему молчанию. На них смотрели. Слинни по-прежнему сжимала кулаки. Линзы на глазах запрещали продолжать этот разговор. Иеронимус залюбовался ею…
Он уже готов был признаться, что все в его жизни вращается вокруг нее. «Ха, Слинни, спорим, ты этого не знала — я и сам раньше не сознавал, а вот сейчас ты встала, стиснула кулаки, твои волосы медленно плеснулись в такт движению, ты кружишься, и я кружусь вместе с тобой. Я и не подозревал, а оказывается, я — твой спутник, без тебя в моей планетной системе нет центра…»
Иеронимус заговорил так тихо, что Слинни едва могла его расслышать. При этом он неотрывно смотрел ей под ноги.
— Моя мама целый день не встает с постели. И все время плачет.
Кулаки Слинни сами собой разжались.
— Шестнадцать лет ничего другого не делает. Мы ни разу с ней не разговаривали.
Пальцы Слинни бессильно повисли.
— Она лежит в кровати в дождевике. Пластиковом таком.
Слинни села, глядя прямо перед собой. Иеронимус никогда не рассказывал подробно о своей семье. Ни слова о матери — Слинни думала, что его мама умерла или, может, вернулась на Землю. Она не спрашивала, потому что Иеронимус всегда держался так, словно они в семье одни с отцом.
Эпоха слепоты. Нужно ему рассказать. На самом деле он понимает, что это правда.
Слинни долго так сидела и смотрела на него. Несколько раз глаза Иеронимуса моргнули за стеклами очков. Она знала, что он смотрит в никуда, и ждала, пока он снова заговорит. Его губы шевельнулись, но беззвучно. Он поднял руку к голове и смахнул несуществующую соринку. Хотел попросить прощения и не мог. «Извини, я просто завидую этим мальчишкам, им не приходится прятать глаза под очками…»
«Милый Иеронимус, я не знала про твою маму. Это была твоя тайна. У меня тоже есть тайна, только я не могу тебе ее рассказать. Пока не могу. Это связано с моим братом Раскаром. Помнишь его? Он адвокат, живет в округе Коперника, работает в Лунном федеральном суде. Недавно он раскопал совершенно потрясающие вещи, которые имеют самое прямое значение для тебя и для меня. Родители боятся, что его арестуют, но еще больше они боятся того, что может случиться со мной, если ему не дадут раскопать правду. Он вступил в тайное общество, занимающееся сбором информации о том, что у нас на Луне не все ладно. Точно известно одно: вранье началось, когда правительство и корпорации объявили, будто бы нам нельзя друг на друга смотреть. Они больше всего на свете боятся, как бы такие, как мы, не посмотрели в глаза друг другу».
