Кадры решают все

– В-вы кто?

– Капитан Куницын. РККА, – ухмыляясь, ответил я сыну Сталина, вытаскивая его из-под трупов. В столовой наконец-то установилась тишина. Ну, относительная. Поскольку снаружи грохотало знатно. Мои минометчики раскатывали по бревнышку казарму охраны и дальние бараки, где квартировало приданное лагерной охране усиление. По казарме били БМ-37, а по дальним баракам – полковые минометы. На фоне этого рева едва можно было различить хлесткие хлопки трехлинеек и дудуканье ручников. Ребята добивали охрану на вышках и тех, кто умудрился выбраться из-под минометного обстрела. Яков зашевелился и потянулся к окну.

– Сидеть, – коротко бросил я, опуская его на пол, – рано пока. И… кстати, не подскажите имя-фамилию? А то вдруг ошибочка вышла?

Мой визави насупился.

– Яков Джугашвили. И не надо было меня специально спасать. Я – такой же обычный командир, как и все. Поэтому…

– Так специально и не собирались, – оборвал я его. – Просто по пути попалось. Вот и зашли… – я замер. Ну, точно, интенсивность обстрела заметно снизилась. На этот налет было запланировано израсходовать половину имеющегося боезапаса, каковой стянутые сюда минометы должны были израсходовать меньше чем за пять минут даже с учетом пристрелки. – А вот теперь подпрыгиваем – и ходу, ходу!

Когда мы подскочили к воротам, из них уже бурным потоком выливались бывшие пленные. Но не растекались во все стороны, будто мелкие брызги, как я опасался, а целенаправленно перли к грузовикам, остановившимся на обочине, метрах в десяти друг от друга. А с обеих сторон дороги слышались выкрики:

– Второй барак, после получения оружия строимся у угла сада…

– Третий барак – все ко мне…

– Одиннадцатый барак – выдвигаемся на дорогу к кирпичному заводу…

– Восьмой барак – двигаться к станции…

Ко мне подбежал возбужденный крепыш. Он был уже подпоясан немецким ремнем и обут в немецкие же короткие сапоги. На левом плече сержант держал наш, родной ДП.

– Ну, разведка, – он шагнул ко мне и сильно обнял правой рукой, так и не выпустив пулемета, – век не забуду. Теперь если и сдохну – так весело!

– А вот этого не надо, – усмехнулся я.

– Чего не надо?

– Врать не надо, – отрезал я и, полюбовавшись на его обалделую физиономию, пояснил: – то век помнить буду, то – сдохну. Ты уж постарайся, чтобы век помнить – и не днем меньше. Лады?

Крепыш заржал, хлопнул меня по плечу и умотал. А ко мне подбежал Головатюк.

– Товарищ капитан… – начал он, но закончить так и не успел. За железнодорожной насыпью вновь заревели минометы. Значит, немцы уже на подходе. Быстро же они отреагировали, суки. Опытные. Ну да ничего – выдача оружия идет полным ходом, причем подавляющее большинство бойцов не разбегается по окрестностям, а стягивается к орущим лидерам, где их тут же разбивают на отделения и ставят в строй. Пожалуй, немцев встретят не три, а все шесть, а то и семь тысяч штыков. Да – неорганизованных, да – в подавляющем большинстве обалдевших и растерянных, ну так и немец сейчас так же получит по первое число. Он же никак не ожидал, что его еще на подходе накроют из двух с лишним десятков минометов, а потом причешут из станкачей, установленных для кинжального огня. Так что должны справиться, тем более что большая часть контингента здесь в бою не впервые и замотивированы немцами донельзя. Хотя бы на то, чтобы больше в плен не сдаваться. А нам – пора…

13

– Хрумп-хрумп-хрумп, – снег под сапогами скрипел вкусно, но мороз уже смог преодолеть тонкую преграду хромовой кожи и начал заметно пощипывать пальцы, обернутые тонкой портянкой. На толстую щегольские, сшитые точно по ноге сапоги не налезали. Эти сапоги генерал армии Жуков заказал еще весной, в Москве, когда еще пребывал в должности начальника Генерального штаба РККА.

Да уж… Халхин-Гол очень сильно подбросил бывшего комкора. Одно то, что при переаттестации на вновь введенные звания он скакнул аж через две ступеньки и получил сразу генерала армии, дорогого стоит. Большинство-то комкоров генерал-лейтенантов получило, а кое-кто и вообще генерал-майоров. Но такое возвышение было заслуженно… И дело не только в Халхин-Голе. Он был только началом. Далее было командование Киевским особым военным округом, и вершина успеха – январские игры[83].

Именно тогда он, наконец, понял, что достиг уровня «стариков» – оболганных и убитых Уборевича, Сердича, Седякина, Вайнера, Халепского… Он знал об этом не понаслышке. Сам едва не попал под этот каток. Его личное дело заслушивалось на заседании парторганизации шестого кавкорпуса, на котором разбирались заявления от некоторых политработников и командиров о «вражеских методах комкора Жукова в воспитании кадров». Кстати, тогда ему припомнили и то, что Уборевич при проверке дивизии несколько раз обедал у него дома, а также то, что его всегда выделяли «враги народа» Сердич и Вайнер. Ну да, выделяли… Но они же тогда не были никакими врагами народа, а были его прямыми и непосредственными командирами. Умными. Подготовленными. Компетентными…[84]

Однако, ему повезло. Не то чтобы оправдали – полное оправдание после таких обвинений было просто невозможно, но ограничились постановкой на вид. Хотя он все равно ждал, что еще месяц-другой, и он, так же, как и его Учителя, очутится в сыром подвале, без ремня, без петлиц и… без шансов. Но то ли до кого-то там, наверху, наконец дошло, что уничтожив в РККА всех поголовно командармов и комкоров, стоит слегка притормозить и оставить армии хотя бы четверть обученных и подготовленных комдивов. Иначе все те тысячи танков, самолетов, десятки тысяч артиллеристских орудий, которые построил советский народ, терпя неимоверные лишения, платя за это своим здоровьем и жизнью, окажутся просто бесполезным хламом. И будут бездарно потеряны, не нанеся врагу никакого особенного вреда – сожжены в тупых лобовых атаках, сломаны необученными экипажами, брошены, оставшись без топлива и боеприпасов. Короче, угроблены вчерашними лейтенантами, которые внезапно и будучи совершенно неготовыми к этому окажутся вознесены наверх, на те должности, до которых им, по уму, надо бы было расти еще годы и годы[85]! А может, ему просто повезло…

– Товарищ генерал армии!

Жуков оглянулся. Порученец, не отрывая ладони от обреза зимней шапки (он рассматривал опушку леса), повел подбородком в сторону леса, до которого от трассы Луга – Гатчина, на окраине каковой и стояла его «эмка», было около трех сотен метров. Георгий Константинович повернул голову. От опушки, через поле, бежал на лыжах десяток лыжников. А вслед за ними, из леса уже показалось несколько саней, в которые были запряжены невысокие, но крепкие и лохматые лошадки. Крестьянские – не породистые. Маленький Жора Жуков именно таких гонял в ночное во времена своего детства в деревне Стрелковка. Похоже – дождался…

О том, что Ставка планирует новое наступление на Ленинградском фронте, Жукову сообщил Василевский. Причем, после того, как он это сообщил, Георгий Константинович не выдержал и обложил его трехэтажным матом.

– Вы что там, вообще с ума сошли?! Какое наступление?!!

Тяжелые бои вокруг Мги длились уже четвертую неделю. Немцы так и не смирились с тем, что ему удалось прорвать блокаду города и восстановить сообщение Ленинграда с остальной страной по суше. Хотя какое там сообщение – видимость одна! Отодвинуть фронт от Мги и проходящей через нее железной дороги так и не удалось. Более того, во многих местах фронт проходил прямо по железнодорожной насыпи. Так что ни о каком регулярном использовании этой транспортной магистрали и речи пока быть не могло. А Волховское шоссе находилось под практически постоянным огнем артиллерии. В районе Горной Шальдихи до нее добивали все, что было дальнобойнее минометов и короткоствольного leIG 18. Поэтому Волховское шоссе использовать было практически невозможно, и сообщение осуществлялось по дороге, проходящей по берегу старого и сильно заросшего Староладожского канала. Да и ту дорогу так же нельзя было назвать безопасной. Там над головами водителей постоянно висели немецкие самолеты.