Между тем, суммарный долг землянина уже превысил семь тысяч универсальных кредитных единиц. Умопомрачительная сумма по меркам первого горизонта, на котором нужно было пахать не менее трех-четырех блоев всего лишь для того, чтобы отдать стандартный кредит в одну тысячу универсальных кредитных единиц. Впрочем, здесь, на десятом, это считалось не таким уж большим долгом. Шесть-семь саусов, максимум блой — и кредит погашен. Куда большей проблемой для Андрея, реши он остаться на этом горизонте, был бы комплект снаряжения и вооружения. Для того чтобы промышлять на прилегающих к поселению горизонтах, требовался комплект оного начальной стоимостью где-то от двухсот пятидесяти тысяч универсальных кредитных единиц. А такой кредит Андрею не светил однозначно. Его же комплект, солидно смотрящийся на первом горизонте, здесь даже продать было невозможно. Если только на вес, как «обноски»… Он на этом горизонте никому не был нужен. Так что, как ни крути, для заработка ему придется снова подниматься если не на первый горизонт, то уже явно не ниже, чем на пятый, и пытаться как-то крутиться там. А вот для пятого горизонта семь тысяч кредов — это уже вполне солидная сумма. И, учитывая, что он будет на этом горизонте неопытным новичком, для того, чтобы суметь скопить достаточно для начальных выплат и избежать пеней, увеличивающих общую сумму долга, ему надо было уже сейчас оставить клинику и отправляться в путь. Тем более, что на пятом горизонте ему все по-любому будет если не сразу, то все равно очень скоро обновить снаряжение. Имеющееся сойдет только за стоковое, и соваться с ним в наиболее прибыльные места будет самоубийственно. А на это потребуется, как минимум, тысяч тридцать-сорок. Так что, пеней, скорее всего, избежать не удастся, и речь может идти только об их размере. Из чего однозначно следовал вывод, что уже имеющийся долг будет только расти, и от того, когда Андрей тронется в путь, зависело, лишь как быстро он станет расти и насколько, в конце концов, вырастет. Но, несмотря на все это, в данный момент землянин не собирался покидать клинику. Потому что он… учился! Потому что здесь он двигался вверх, причем семимильными шагами, развивался, готовил базу для своего будущего рывка. А на это было не жалко ни времени, ни сил, да и будущие финансовые проблемы, которые потом, чуть погодя, придется решать, надрывая жилы, на фоне этого меркли и отходили на второй план.
Эх, понять бы это раньше, в сопливом студенческом возрасте… а ведь говорили ему умные люди. Например, дядька. Умнейший человек, которому в жизни немало досталось, но которого ничто не смогло сломить. Более того, он, потеряв в Афгане руку и став инвалидом, сумел не только не запить и не опуститься окончательно, ругая бездушных чиновников, воров, бандитов, идиота Горбачева и пьяницу Ельцина и виня их, а также еще кучу народа, которым от его обвинений не было ни тепло, ни холодно, во всем, что случилось с ним и страной, а наоборот, сумел удержаться, собраться и вырваться вверх. Так что к моменту их с Андреем разговора дядька являлся главной опорой всей их не слишком большой и, чего уж там, не слишком дружной семьи. Разговор тот, кстати, состоялся, когда Андрей еще учился в десятом классе. Дядька тогда посадил его перед собой и сказал: «Андрюха, ты умный, одаренный и деятельный парень. И сейчас начинаются десять лет, которые определят, как ты будешь жить: считая каждую копейку и вздрагивая от любого шевеления „наверху“, потому что любое шевеление там будет больно бить тебя по карману и шее, а затем бессильно ругая кого ни попадя — олигархов, евреев, власть, народ-алкоголик и так далее, или по своему желанию, самому выбирая, чем заняться и кому помочь, потому что, во-первых, помогать людям надо и, во-вторых, у тебя будут для этого возможности. Вот эти следующие десять лет, которые ты можешь начать отсчитывать сегодня, все и решат. Но… в эти же десять лет вокруг тебя окажутся и самые сладкие соблазны — пьянки, клубы, дискотеки, вечеринки, беззаботные друзья, податливые девочки… Нет, совсем от всего этого отказываться глупо, да и невозможно, в твоем возрасте многие думают не той головой, которая сверху, да и гормоны бушуют — дай бог. Так что просто помни — если ты выжмешь из этих десяти лет максимум возможного, то через какое-то время, конечно более этих десяти лет, но не слишком-то… Абрамович будет ждать у тебя в приемной, Путина же, после того как он решит уйти из президентов, ты наймешь личным консультантом. А каждый потерянный для развития день будет отодвигать тебя к другому полюсу, на котором находится должность менеджера по продажам в обувном магазине Ухрюпинска…» Жаль только, что понимать… не просто слова, а самую суть того, что дядька имел в виду, Андрей начал только курсу к третьему, когда осознал, что после окончания универа он упадет в пустоту. То есть вырисовывающиеся перед ним перспективы в точности соответствовали анекдоту:
«— Скажите, господин ректор, а что вы говорите, когда встречаете своих выпускников?
— Омлет, чизкейк и капучино, пожалуйста…»
И — да, он успел-таки кое-что сделать, до того, как окончил университет, но… как же далеко он оказался от той вершины, которую нарисовал ему дядя! Пусть даже тот обрисовал ее излишне ярко и поэтично, что ли. Андрей-то уже понимал, о чем действительно дядька тогда вел речь. Причем, даже не от самой вершины, смешно было надеяться достигнуть ее уже к двадцати двум года, когда даже из тех десяти лет прошла дай бог половина… а от тех дорог, которые могли бы, при удаче, на нее привести. Поэтому здесь и сейчас он не собирался упускать ни доли того шанса, который получил. Чего бы ему это не стоило. Если бы еще каналы удалось стабилизировать…
— Хых, хых, хы-ы-ы-с-су-у-а-а-а-а-уф… — шумно выдохнул Андрей, наблюдая, как этот, наконец-то получившийся сволочной «тычок», со звоном сминает сформированную Бандоделли мишень.
— Молодец! — похвалил его профессор, — отлично. Сейчас сделаешь еще пару раз, потом передохнешь, и далее по стандарту.
Андрей замычал сквозь зубы. «По стандарту» означало, что после передыха, который был весьма относительным, поскольку заключался в «смене деятельности», а не в чем-то вроде возможности полежать или поспать, ему предстояло повторить эту форму пятнадцать раз. Кстати, даже этот передых был разрешен землянину только вследствие того, что к тому моменту он полностью растратит внутренние, уже преобразованные и, так сказать, присвоенные его организмом резервы хасса, оперировать которыми, вследствие этой самой прихватизации, было легче всего (а на первом-третьем уровне и вообще оперировать можно было только ими). Затем, после обеда и очередного подкопления внутреннего резерва хасса — уже тридцать повторов. А назавтра Бандоделли начнет усложнять условия, при которых Андрею нужно будет работать, швыряясь в него комками хасса, оглушая пологами и всячески мешая по-иному, а тот должен был формировать эту форму, отбивая и уклоняясь от его атак. Жуть!
Когда профессор вышел из тренировочного покоя, Андрей уныло посмотрел на восстановившуюся мишень и, вытянув руки вперед, сосредоточился…
Покончив со второй, последней из заданной «пары раз», отработкой формы, землянин с облегчением выдохнул и опустился на пол. Да уж, первые исполнения новой формы требовали очень много сил. В основном, вследствие того, что расход хасса на исполнение только освоенной формы был совершенно неоптимизирован. Какая там оптимизация — хоть как бы получилось! Хотя таких потерь, какие у него были, когда он осваивал формы первого уровня оперирования хасса, Андрей уже давно не допускал. Бандоделли оказался великолепным учителем, исповедующим академический подход, так что методикам оптимизации потоков он обучил землянина едва ли не в первую очередь. И за прошедшее с начала тренировок время тот уже довольно далеко продвинулся в их освоении.
Выбравшись из тренировочного покоя, Андрей поднялся на второй этаж, выкатил из кладовки дезинфицирующую станцию, надел очки, включил ее и медленно покатил по коридору. Последнюю пару саусов он обретался в клинике, исполняя обязанности уборщика. За это ему полагалась зарплата (которая полностью уходила на оплату питания в местной столовой), а также разрешалось ночевать на топчане в приемном покое. Вследствие чего ему пришлось несколько раз оказывать помощь персоналу, когда в клинику привозили экстренных пациентов. Причем, несмотря на то, что поутру после этого он чувствовал себя уставшим и невыспавшимся, профессор и не подумал отменять тренировки, аргументировав это тем, что бродник должен быть способен применять освоенные формы в любом положении и состоянии — как здоровым и отдохнувшим, так и невыспавшимся, усталым, раненым и обессиленным. Тем более, что «в поле» последние состояния отнюдь не редкость, а, считай, правило. Хотя программу тренировки он все-таки немного изменял, ограничивая оперирование Андрея наиболее освоенными им формами…
