Это произошло в первый же день второго курса, когда Андрей, следуя за курсором, который вывесил перед его глазами (ну так это казалось) резко прибавивший в возможностях после пробуждения природной чувствительности к хасса его симбиотический линк, добрался до отсека, в котором у него должна был состояться импульсная процедура. Достигнув цели, Андрей толкнул дверь и… замер на пороге, уставившись на очень необычно выглядевшую, но несомненно красивую, причем, красивую яркой, вызывающей и очень возбуждающей, слегка порочной красотой, женщину. Но вовсе не эта красота заставила его замереть на пороге. Дело в глазах. Они были точь-в-точь как у Иллис. Именно точь-в-точь. Хотя во всем остальном Тишлин и Иллис были скорее полными противоположностями… Кларианка обернулась, зафиксировала его оторопь, довольно улыбнулась и, величественно поведя пальчиком, эдак по-королевски приказала:
— Проходите сюда, пациент, и раздевайтесь вон там, за ширмой. А затем ложитесь вон на то ложе. После чего я погружу вас в импульсную камеру.
Андрей молча выполнил все, что она ему приказала. Но когда ложе, на которое он улегся, начало медленно вдвигаться в кольца импульсной камеры и достигло уровня, при котором верхняя половина тела землянина уже оказалась внутри камеры, кларианка встала из-за своего пульта, подошла к камере и бесцеремонно пощупала его «хозяйство».
— М-м-м, очень неплохо. Пожалуй, у тебя есть кое-какие шансы, малыш.
Андрей полыхнул так, что если бы ложе с ним уже не вошло внутрь камеры настолько, что быстро выбраться из ее внутренностей не представлялось возможным, он бы, наверное, соскочил бы с него и, как был, в чем мать родила, выскочил в коридор. На чем, вероятно, его пребывание в клинике и закончилось бы: в том, что касалось соблюдения режима процедур и тренировок, Бандоделли был совершенно безжалостен. Однако сразу сделать это он не смог, а пока шла процедура, Андрей успел немного успокоиться и оценить все произошедшее не эмоционально, а рационально. Если он не хотел, чтобы проблемы с его организмом поставили крест на его дальнейших перспективах, то ему были нужны эти процедуры, ему был нужен учитель и, следовательно, ему необходимо оставаться в клинике как можно дольше. А всякие эмоциональные характеристики типа приятно/неприятно или с удовольствием/невыносимо и стыдно/нестыдно следовало железной рукой вынести за скобки. Ему это надо — он это сделает. Не смотря ни на что.
Так что все последующие саусы превратились для Андрея в некую разновидность ада, которую, надо признать, вполне со вкусом и выдумкой, обеспечивала ему кларианка. Она, похоже, поставила своей целью либо выжить землянина из клиники, либо доказать ему, что он полное ничтожество. Полные яда шуточки Тишлин в отношении него доходили до Андрея через ухмыляющихся врачей, скалящихся санитаров и прячущих улыбки после одного случая штатных уборщиков (уж от уборщиков терпеть подобное бродник не собирался). Но кларианка не ограничивалась только этим. Она весьма свободно вела себя с ним во время регулярных сеансов, а также подлавливала в коридоре, внезапно заходила в палату, стараясь сделать это в тот момент, когда он выходит из душа, прижималась к нему в лифте, причем проделывала она все это с весьма ехидными комментариями. Короче, Тишлин провоцировала его, как только могла. Но Андрей держался, во многом потому, что, параллельно с передачей ее шуточек и хлестких фраз, ему успели многое рассказать о кларианке и о ее предыдущих жертвах. Так что он сносил все безропотно, твердя про себя, что ему надо продержаться, что он обязан выжать из свалившегося на него шанса максимум возможностей. Эх, если бы Андрей умел бы так мобилизовывать себя на Земле, хрен бы он к моменту открытия того злополучного портала все еще оставался бы арендатором секции на Митинском радиорынке…
— Ну вот, он снова не обращает на меня никакого внимания! — нарочито-плаксивым тоном возгласила кларианка. — Ну сколько мне еще добиваться того, чтобы он меня заметил?
— Тишлин, а хочешь я приведу его и посажу за твой стол, — выпятив грудь вперед, заявил какой-то здоровенный тип, которого Андрей видел в столовой впервые. Впрочем, это было немудрено: тип был одет в комплект пациента, представлявший из себя тонкие, легкие брюки и легкую рубашку с широким горлом и короткими рукавами из того же материала, что и брюки.
— Да-да, — закричала Тишлин и захлопала в ладоши, — конечно, Алсий, сделай это. Может, после того он разглядит меня получше и перестанет игнорировать.
Андрей напрягся. Вот только конфликта с пациентом ему еще не хватало. И так он держится в клинике всего лишь добрым отношением Бандоделли…
— Эй ты, сморчок, — прорычал мужик в комплекте пациента, нависая над землянином, — одна леди желает оказать тебе честь и позволить присесть за ее стол. И я очень не советую тебе ее разочаровывать.
Андрей с тоской почувствовал, что все — он попал, потому что мирно разойтись с этим исполняющим брачный танец самцом нипочем не удастся, да сил терпеть все эти издевательства у него уже не осталось. И потому он, скорее всего, сейчас сорвется.
— Слышь, мужик, — вздохнув, попытался он все-таки разрешить дело миром, — ну чего тебе надо? Впечатление на даму хочешь произвести — ну так иди и производи, а ко мне не докапывайся.
— Чего-о-о? — взревел мужик. — Да ты представляешь, сморчок, что я сейчас с тобой сделаю?! — после чего он зло ощерился и выбросил руку вперед, ухватив землянина за волосы и дернув его голову вверх и сторону…
Что произошло дальше, Андрей так и не понял. У него просто полыхнуло что-то в голове, после чего он обнаружил, что мужик сидит на полу и со страхом смотрит на него. А сам Андрей… висит над полом столовой, вытянув руки перед грудью, а между ладонями у него полыхает ярко-черная молния. Это… это настолько его поразило, что он тут же потерял концентрацию и рухнул на пол.
— Ты, это, бродник… ты того… — испуганно бормотал мужик, — я ж это… я не хотел…
Андрей ошеломленно огляделся вокруг. Его взлет наблюдало всего восемь человек, один из которых валялся на полу, еще двое испуганно замерли в двух противоположных дальних концах столовой, а остальные сидели за столом Тишлин, не менее ошеломленно уставившись на него. Впрочем, нет… Тишлин смотрела на него отнюдь не ошеломленно, а… Андрей сглотнул, черт, что это было? И тут кларианка поднялась из-за стола. Андрей напрягся, но в ее взгляде, направленном на него, не было ни ёрничества, ни насмешки. Тишлин подошла к нему, взяла его за руку и очень спокойно, но твердо приказала:
— Иди за мной, — после чего развернулась и двинулась к выходу из столовой. Андрей слегка затормозил, но кларианка, не оборачиваясь, с неожиданной силой потянула его за собой. И он подчинился.
Они вышли из столовой, поднялись по лестнице на четвертый этаж, на котором за все время пребывания в клинике Андрей был лишь три раза, прошли небольшим коридором, преодолели уютный холл и вошли в… роскошный альков. Иначе обозвать это помещение было нельзя, потому что его центральную часть занимало огромное ложе. Этакий классический «траходром» круглой формы, диаметром около пяти метров, с подушками, живописно разбросанными по дальнему краю. Андрей остановился.
— Тишлин, я…
— Молчи, — резко выкрикнула кларианка, но сразу же вслед за этим приникла к его губам в таком жарком поцелуе, что землянина прошиб пот. О том, что произошло потом, у него остались крайне сумбурные воспоминания. Он помнил, как Тишлин, рыча, сорвала с него одежду и упала перед ним на колени… как он, тоже рыча, схватил ее, кинул на ложе и… нет, не сорвал, а просто разорвал все то, что на ней было. Как он накинулся на нее, не обращая внимания на то, как она расцарапывает ему спину и впивается зубами в щеку. Да нет, обращая… да что там, просто наслаждаясь этой болью, которая его только возбуждала… И еще он ясно осознал, что все это время — все те саусы, когда Тишлин издевалась над ним он, он… он любил ее, любил страстно, но при этом стыдясь этого чувства и загоняя его вглубь, отказываясь поверить в свою любовь, потому что считал ее невозможной. И это еще сильнее возбудило его. Поэтому, когда эти сладко-чужие и… такие знакомые глаза Тишлин заполнили все поле его зрения, а ее испачканные в его крови губы зашептали:
