Бумажные города

не разрешалось отказывать. Но однажды — когда мы разучивали фокстрот, — Чак Парсон подговорил всех девчонок сказать мне «нет». Этот его запрет касался одного меня. Я подхожу к Мэри Бет Шортц и говорю: «Позвольте пригласить вас на танец», а она отказывается. Потом я приглашаю вторую, третью, потом Марго, потом еще одну — все они сказали мне «нет», и я расплакался.

Хуже, чем быть отвергнутым всеми в школе танцев, может быть только одно: рыдать из-за этого. А хуже этого — только подойти к учительнице и пожаловаться сквозь слезы: «Девочки не хотят со мной танцевать, хотя это непоправилам». А я конечно же пожаловался, и все годы средней школы прошли под знаком стыда за тот ужасный инцидент. В общем, короче говоря, из-за Чака Парсона я больше не танцую фокстрот, что, по сути, не такая уж большая печаль. Я уже перестал злиться на него, я забыл про тот случай, как и про все остальные его издевки, которые претерпел за школьные годы. Но меня не расстроит и то, что он тоже теперь немножко пострадает.

— Погоди, он же не узнает, что это я?

— Нет. А что?

— Не хочу, чтобы он думал, что меня его старые выходки до сих пор так волнуют, что я решил нанести ответный удар.

Я положил руку на центральную панель, и Марго похлопала по ней.

— Не волнуйся, — заверила она, — он ни за что не узнает, кто его депилировал.

— Мне кажется, ты опять говоришь неправильно, хотя я не в курсе, что это слово означает.

— О, я знаю слово, которого не знаешь ты, — пропела Марго. — Я — НОВАЯ СЛОВАРНАЯ КОРОЛЕВА! Я ТЕБЯ УЗУРПИРОВАЛА!

— Ну-ка скажи, как пишется «узурпировала»? — попросил я.

— Нет, — засмеялась она. — Я узурпированному свою корону не отдам. Не заслужил.

— Отлично, — с улыбкой ответил я.

Мы ехали через Колледж-парк. Считается, что это типа наш «исторический район» — тут, видите ли, дома аж тридцатилетней давности. Марго точного адреса Чака не знала, она не помнила даже, как выглядит его дом, более того, она не была уверена, на какой именно улице он стоит. («Я думаю, что на Вассар — вероятность процентов девяносто пять».) В конце концов, когда мы проползли целых три улицы от Вассара, Марго показала рукой налево и сказала:

— Здесь.

— Ты уверена? — спросил я.

— Процентов на девяносто семь и две десятых. Ну, то есть я почти не сомневаюсь, что это его комната, — сказала она, показывая пальцем. — У него однажды была такая бурная вечеринка, что приехали копы, и я сбежала через окно. Мне кажется, что это оно.

— Похоже, риск нарваться на неприятности очень велик.

— Но если окно открыто, то это не взлом. Только проникновение. Мы же только что в «СанТраст» проникли, все ведь нормально было, согласен?

Я рассмеялся:

— Ты как будто в хулигана меня стараешься превратить.

— Таков замысел. Так, что понадобится? Бери «Вит», краску, вазелин.

— Хорошо.

— Так, Кью, ты главное — не психани там. Хорошо, что Чак спит, как медведь зимой. Мы с ним как-то вместе на английский ходили, и он не проснулся, даже когда миссис Джонстон огрела его книжкой «Джейн Эйр». Значит так: мы подбираемся к окну, открываем его, разуваемся, тихонько влезаем, я делаю свое черное дело, потом мы с тобой разлетаемся в разные стороны и мажем вазелином все дверные ручки, так что даже если кто проснется, из дома им выбраться будет крайне проблематично. Благодаря этому нас не смогут поймать. А потом мы еще немного поиздеваемся над Чаком, слегка покрасим его дом, после чего сматываемся. И все молча.

Я снова положил руку на пульс, но на этот раз я улыбался.

Когда мы шли к дому, Марго взяла меня за руку, переплела свои пальцы с моими и сжала. Я тоже сжал ее руку и посмотрел на нее. Она торжественно кивнула, я кивнул в ответ, и она отпустила мою руку. Мы быстро подобрались к окну. Я осторожно попытался поднять деревянную раму. Она тихонечко скрипнула, но окно открылось легко. Я посмотрел в комнату. Там было темно, но тело на постели я разглядел.

Для Марго окно оказалось чуть высоковато, поэтому я сцепил руки, она встала на них — в носках, — и я помог ей залезть. Она проникла в дом совершенно бесшумно, любой ниндзя обзавидовался бы. Я подпрыгнул, зацепился за край окна так, что над подоконником оказались голова и плечи, а потом, совершая какие-то нелепые телодвижения, попытался гусеницей вползти в дом. Все было бы хорошо, но я, пока лез, так расплющил яйца о подоконник, что невольно застонал, короче, слажал по-крупному.

У кровати зажглась лампа. В постели оказался какой-то старикан — однозначно не Чак Парсон. Он в ужасе — и совершенно молча —