хоть до завтра подожди, правда, после репетиции мне надо заказать ей корсаж и домой заехать на случай, если она в сети и написала мне что-нибудь, потому что мы в последнее время много переписываемся…
Я перебил:
— Нет, я еду сегодня же, я хочу ее видеть.
Круг сужался. Если потороплюсь, может, через час я ее уже увижу.
— Старик, я тебе не позволю ехать не известно куда среди ночи. Я должен прикрыть твою задницу.
— Завтра утром, — сказал я, в первую очередь себе. — Завтра утром поеду.
Мне, в общем-то, уже начинала надоедать моя стопроцентная посещаемость. Бен молчал. Я лишь слышал, как он выпускает воздух через передние зубы.
— Да, я чувствую, что заболеваю, — сказал наконец он. — Жар, кашель, все болит и ноет.
Я улыбнулся. Попрощавшись с ним, я тут же набрал Радара.
— У меня тут Бен на другой линии, — ответил он, — я тебе сейчас перезвоню.
И перезвонил через минуту. Я даже поздороваться не успел.
— Кью, у меня такая жуткая мигрень. Я завтра точно в школу не смогу прийти.
Я засмеялся.
Потом я разделся, оставшись только в трусах и майке, высыпал мусор из ведра и поставил его рядом с кроватью. Завел будильник на безбожно ранний час — шесть утра — и все оставшееся время тщетно пытался заснуть.
8
На следующее утро в комнату вошла мама и сказала:
— Ты даже дверь не закрыл, соня.
Я открыл глаза и ответил:
— У меня что-то с животом. — И показал на ведро: в нем была блевота.
— Квентин! Боже ж ты мой! Когда это случилось?
— Часов в шесть, — сказал я честно.
— Почему ты нас не позвал?
— Сил не было. — Тоже честно.
— Ты плохо себя почувствовал и проснулся? — спросила она.
— Ага, — сказал я на этот раз неправду.
Проснулся я, потому что в шесть прозвенел будильник. Потом я прокрался на кухню, съел батончик из мюсли и выпил апельсинового сока. Через десять минут я сунул в глотку два пальца. Я решил не делать этого ночью, чтобы не воняло у меня под носом. Блевать тошнотно, но быстро об этом забываешь.
Мама унесла ведро и помыла. Потом принесла его обратно.
— Я, наверное, сегодня останусь… — начала она, поджав от волнения губы.
Я поспешно ее перебил:
— Все в порядке, правда, просто слабость какая-то. Съел что-то не то.
— Ты уверен?
— Если станет хуже, я позвоню, — пообещал я.
Мама поцеловала меня в лоб. Я почувствовал, что на коже отпечаталась ее липкая помада. Мне на самом деле не было плохо, но отчего-то стало лучше.
— Дверь закрыть? — предложила она, взявшись за ручку. А дверь едва держалась на петлях.
— Нет-нет-нет, — сказал я, может быть, слишком уж напуганно.
— Ладно. Я по пути на работу в школу позвоню. А ты дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится. Что угодно. Или если захочешь, чтобы я приехала. И папе можешь звонить в любой момент. В обед я заеду, ага?
Я кивнул и натянул одеяло до подбородка. Хотя мама и помыла ведро, я даже сквозь запах моющего средства все еще ощущал вонь блевоты, от чего почему-то снова тянуло сблевать, но я старался не думать об этом и медленно дышать ртом, пока не услышал, как «крайслер»
