уголь, золото, алмазы, медь или серебро – и не знать недостатка в деньгах. Я установил себе цель в двадцать пять тысяч долларов. Это почти не оставляет мне права на ошибку.
Я слышу, как Хелена открывает дверь, и выхожу в тесную переднюю, чтобы поприветствовать ее. Ее одеяние сестры милосердия запятнано кровью, являя диковинный контраст с доброй улыбкой, озаряющей ее лицо при виде меня. Я бы отдал все на свете, только б знать, какая искра ее воспламенила – жалость или искренняя радость.
– Вы встали. Не обращайте внимания на мой вид; я как раз собираюсь переодеться, – говорит она, устремляясь прочь.
– Наденьте что-нибудь элегантное, – окликаю ее. – Я хочу пригласить вас на прогулку, а потом на обед.
Она высовывает голову из-за двери своей спальни.
– В самом деле? – Улыбка становится шире, в ней сквозит намек на изумление. – Не приготовить ли ваш мундир?
– Нет. Благодарю вас, но с ношением мундира для меня покончено. Сегодня речь пойдет о будущем.
Глава 75
Дориан расхаживал по комнате, дожидаясь телеметрии от беспилотников. Экраны загорались один за другим, показывая монастырь, угнездившийся на склоне горы.
– Может, сделать пару заходов, чтобы найти оптимальную мишень? – обернулся к нему техник.
– Не надо, не трудитесь. Просто ударьте чуть правей основания, точность не нужна. Мы хотим главным образом вызвать там пожар. Пусть второй беспилотник идет следом и снимает, что будет после, – бросил Дориан.
Минуту спустя он увидел, как ракеты, выпущенные беспилотником, врезаются в склон, и застыл в ожидании, искренне надеясь увидеть, как из горящего здания выбежит Кейт Уорнер.
Глава 76
Отложив дневник, Кейт вгляделась вдаль, пытаясь понять, что там происходит. Звук прямо как взрывы. Камнепад? Землетрясение? За самой дальней горной грядой в небо потянулся дым – сперва белый, потом черный.
Не ищут ли их Иммари?
А что она может поделать, если и ищут? Дав Дэвиду его дневную дозу антибиотиков, она продолжила читать ему дневник.
5 августа 1917 года
Мы с Хеленой идем вдоль булыжного причала, наслаждаясь бризом с моря и слушая гудки пароходов, входящих в гавань и швартующихся в порту. Рядом с зубчатой громадой Гибралтарской скалы деревянные постройки порта кажутся миниатюрными, как кучка зубочисток. Я сую руки в карманы, и Хелена, пропустив свою ручку мне под локоть, прижимается поближе, подстраивая свои шаги под мою поступь. Я воспринимаю это как добрый знак. Мало-помалу вдоль улицы загораются огни, по мере того как лавочники восстают от своих сиест в испанском духе и возвращаются в предвкушении наплыва желающих отобедать и вечерних покупателей.
Каждый шаг вонзается мне в ногу ножом – вернее, такое ощущение вызывает у меня ходьба. Я чувствую, как на лбу у меня от тупой муки проступает испарина, но не осмеливаюсь поднять руку, чтобы утереть ее, из страха, что Хелена отпустит мой локоть.
Хелена останавливается. Она заметила.
– Патрик, вам больно?
– Нет, конечно, нет. – Я утираю лоб рукавом. – Просто не привык к жаре. Находясь в помещении под вентиляторами, так и не успел приспособиться. А ведь я к тому же вырос в Западной Вирджинии.
– В пещерах прохладнее, – кивает она в сторону скалы. – И там есть обезьяны. Вы их видели?
Я спрашиваю, не шутит ли она, и Хелена уверяет, что нет. Я говорю, что время до обеда у нас есть, и позволяю ей увлечь меня туда – главным образом потому, что она снова берет меня под руку, я готов идти хоть на край света.
Британский сержант персонально устраивает нам экскурсию вдоль вольер, где держат обезьян, глубоко в недрах пещеры Св. Михаила. Наши голоса раскатываются по пещере эхом. Этих обезьян называют магрибскими макаками, и они подобны макакам, только без хвоста. Очевидно, эти магрибские макаки в Гибралтаре – единственные во всей Европе приматы, живущие на воле. Ну, не считая людей, если верить теории эволюции, а я что-то в ней сомневаюсь.
Когда мы уже удаляемся, дабы отобедать, я спрашиваю Хелену, откуда ей известно об обезьянах.
– Больных обезьян лечат в британском военно-морском госпитале, – поясняет она.
– Вы шутите?
– Ничуть.
– А это безопасно? Лечить обезьян и людей в такой близости друг от друга?
