Возрождение

– Сильно сомневаюсь, – ответила она.

– Энди говорит, что девчонки в бассейне плавают в бикини, – вставил я.

– Это все равно что в трусах и лифчике, – фыркнула мама.

– А мне бы хотелось иметь бикини, – заметила Клэр. Думаю, она сказала это нарочно, чтобы позлить мать, как это любят девушки в семнадцать лет.

Мама погрозила ей пальцем с коротко подстриженным ногтем, с которого капала мыльная пена.

– Вот так девушки становятся беременными, юная мисс.

Клэр мастерски отразила этот выпад:

– Тогда ты не должна пускать туда Кона и Энди. Девушки могут забеременеть из-за них.

– Попридержи язык, – сказала мама, показав глазами в мою сторону. – Дети любят слушать то, что им не полагается.

Как будто я не знал, из-за чего девушки беременеют: из-за секса. Парни ложились на них сверху и ерзали, пока не возникало ощущение. А когда это случалось, из их штуковины вытекала какая-то загадочная штука под названием сперма. Она попадала девушкам в живот, и через девять месяцев наступало время пеленок и детских колясок.

Несмотря на все протесты сестры, родители не запретили Кону и Энди ездить летом на курорт раз или два в неделю. Когда Фергюсоны приехали на зимние каникулы в феврале 1965 года и пригласили братьев покататься на лыжах, родители их отпустили, и наши старенькие, исцарапанные лыжи украсили багажник универсала вместе со сверкающими новенькими лыжами Фергюсонов.

Когда они вернулись, на горле Кона красовался багровый рубец.

– Ты что, не удержался на трассе и налетел на ветку? – поинтересовался отец, когда пришел домой и увидел отметину.

– Еще чего, пап! – возмутился Кон, бывший отличным лыжником. – Мы с Нормом гонялись наперегонки. Катились бок о бок, как черти…

Мама предостерегающе подняла вилку.

– Извини, мам. Как бешеные. Норм налетел на кочку и потерял равновесие. Он махнул рукой… – Кон показал как, едва не опрокинув свой стакан с молоком. – И угодил лыжной палкой мне в шею. Было больно, как… в общем, очень сильно, но сейчас полегче.

Но он ошибался. На следующий день багровая полоса поблекла и превратилась в похожий на ожерелье синяк, однако мой брат охрип. К вечеру он мог говорить только шепотом, а через два дня совсем лишился голоса.

* * *

Растяжение гортанного нерва в результате перенапряжения шеи. Такой диагноз поставил доктор Рено. Он сказал, что сталкивался с этим раньше, и через неделю-другую голос Конрада начнет возвращаться. К концу марта с Конни будет полный порядок. Он сказал, что беспокоиться не о чем, и не ошибся. Во всяком случае, в отношении себя самого: с его голосом все было в порядке. Чего нельзя было сказать о моем брате. Шел апрель, а Кон все еще общался при помощи записок и жестов. Он по-прежнему ходил в школу, хотя другие мальчишки начали над ним смеяться. Их особенно веселило, как он решил проблему участия в жизни класса (во всяком случае, отчасти), написав «ДА» на одной ладони и «НЕТ» на другой. У него имелся целый набор карточек с разными сообщениями, написанными печатными буквами. Особый взрыв веселья вызывала карточка с надписью «Можно выйти в туалет?».

Кон, казалось, относился к этому достаточно спокойно, понимая, что любая другая реакция только подольет масла в огонь и раззадорит насмешников, но однажды вечером я зашел в комнату, которую мой брат делил с Терри, и увидел, как он лежит на кровати и беззвучно плачет. Я подошел к нему и спросил, что случилось. Глупый вопрос, ведь ответ был мне известен, но в такой ситуации надо было что-то сказать, и я мог это сделать, потому что это не меня ударили по горлу лыжной палкой Судьбы.

– Убирайся! – произнес он одними губами. Его щеки и лоб в новой россыпи прыщей пылали, а глаза опухли от слез. – Убирайся, убирайся на хрен, урод!

Той весной у мамы в волосах появилась первая седина.

Однажды, когда отец пришел домой, выглядя более уставшим, чем обычно, мама сказала, что надо отвезти Кона в Портленд и показать специалисту.

– Мы ждали достаточно долго, – сказала она. – Этот старый болван Джордж Рено может говорить что угодно, но я знаю, что случилось, и ты тоже знаешь. Тот безрассудный богатенький мальчик порвал нашему сыну голосовые связки.

Отец тяжело опустился за стол. Никто из них не заметил меня в прихожей, где я нарочно задержался, делая вид, что завязываю шнурки на кедах.

– Мы не можем себе это позволить, Лора, – сказал он.

– Но ты же позволил себе закупить топливо в Гейтс-Фоллз! – В ее голосе зазвучали противные, презрительные нотки, которых я раньше