– Я оглох.
Тур «Johnson Cats» начался в «Сэркус уан» в Блумингтоне, а продолжился в «Конгресс-театр» Оук-Парка. Небольшие площадки, местные группы на разогреве. Затем Детройт, которым открывался большой тур: тридцать городов с «Johnson Cats» на разогреве у Боба Сигера и «Silver Bullet Band». Рок-арены, все по-взрослому. О таком можно только мечтать.
Звон в ушах у Хью начался в Блумингтоне. Сначала он не обращал на него внимания, посчитав за неизбежную плату, которую приходится платить всем, кто продал душу за рок-н-ролл. Какой уважающий себя музыкант время от времени не страдал от звона в ушах? Посмотрите на Пита Таунсенда, Эрика Клэптона, Нила Янга. Но в Оук-Парке начались головокружение и тошнота. В середине выступления Хью ушел со сцены, и за кулисами его вырвало в ведро с песком.
– Я до сих пор помню надпись на табличке над этим ведром, – сказал он мне. – «ИСПОЛЬЗОВАТЬ ТОЛЬКО ПРИ НЕБОЛЬШИХ ВОЗГОРАНИЯХ».
С большим трудом ему все-таки удалось довести выступление до конца, раскланяться и, пошатываясь, уйти за кулисы.
– Что с тобой? – спросил Феликс Грэнби. Поскольку он был соло-гитаристом и пел почти все песни, широкая публика – во всяком случае, та ее часть, что увлекалась роком, – воспринимала как «Johnson Cats» именно его. – Ты что, пьяный?
– Просто отравился, – ответил Хью. – Сейчас уже лучше.
Он думал, что так оно и есть – при выключенных усилителях звон в ушах, казалось, начал стихать. Но на следующее утро он вернулся, и Хью уже практически ничего не слышал, кроме этого жуткого звона.
Полностью масштаб надвигающейся катастрофы сознавали только два члена группы: Феликс Грэнби и сам Хью. Через три дня их ждало выступление на «Силвердоме» в Понтиаке. Он вмещал девяносто тысяч человек. С любимцем Детройта Бобом Сигером аншлаг был практически обеспечен. «Johnson Cats» стояли на пороге славы, а в рок-н-ролле такой шанс редко выпадает дважды. И Феликс Грэнби поступил с Хью так же, как Келли ван Дорн из «White Lightning» – со мной.
– Я не держу на него зла, – сказал Хью. – Будь я на его месте, сделал бы то же самое. Он нанял замену в детройтской «Лямур студио», и в «Силвердоме» вместо меня вышел другой.
Грэнби лично сообщил Хью, что группа с ним расстается, но не говорил, а писал на листках бумаги и давал их Хью прочитать. Он заметил, что в отличие от остальных членов группы, являвшихся выходцами из среднего класса, Хью был из богатой семьи. Он мог вылететь домой в Колорадо первым классом и обратиться к лучшим врачам. Последним, что Грэнби написал заглавными буквами, было: «Ты вернешься к нам, даже не успев соскучиться».
– Его бы устами, – заметил Хью, пока мы жевали сандвичи из «Таббиз».
– Тебе до сих пор этого недостает, верно? – спросил я.
– Нет. – И после долгой паузы: – Да.
Он не вернулся в Колорадо.
– Но даже если бы я решил вернуться, то точно не самолетом. Мне казалось, что при подъеме выше двадцати тысяч футов у меня голова просто лопнет. К тому же я не хотел возвращаться домой. Я хотел только зализать раны, которые по-прежнему кровоточили, а Детройт для этого годился не хуже других мест. Во всяком случае, так я себе говорил.
Однако симптомы никуда не делись: головокружение, тошнота, от умеренной до сильной, и постоянный адский звон, иногда потише, а иногда такой громкий, что голова, казалось, вот-вот расколется. Время от времени все эти симптомы отступали, подобно отливу, и Хью спал десять или даже двенадцать часов подряд.
Он мог позволить себе номер в хорошем отеле, но остановился в дешевом клоповнике на Гранд-авеню. Две недели он откладывал визит к врачу из страха, что узнает о злокачественной и неоперабельной опухоли мозга. Наконец сделал над собой усилие и зашел в небольшую клинику на Инкстер-роуд. Там молодой врач-индус – лет семнадцати на вид – выслушал его, покивал, сделал несколько тестов и посоветовал пройти серьезное обследование в клинике, а также попробовать экспериментальный препарат от тошноты, который он сам, к сожалению, выписать не мог.
Вместо того чтобы отправиться в клинику, Хью начал совершать долгие, бессмысленные прогулки (понятно, когда головокружение позволяло) по легендарной детройтской улице «Восьмая миля». Однажды он проходил мимо магазина и за пыльным стеклом увидел приемники, гитары, проигрыватели, магнитофоны, усилители и телевизоры. «Новая и подержанная электроника Джейкобса», – гласила вывеска, хотя, на взгляд Хью Йейтса, нового там не было ничего, а основная часть товаров являлась хламом, заезженным до невозможности.
– Я не могу сказать точно, почему решил зайти. Может, из-за странной ностальгии по всему этому аудиоизобилию. Может, из-за самобичевания. А может, потому, что хотел передохнуть от жары и рассчитывал на кондиционер – правда, его там не оказалось. Или из-за
