Тут Тельман Иванович словно бы затормозил.
Пожевал серыми губами. Вытащил клетчатый платок, вытер лоб, губы, руки почему-то вытер – ладони, сначала левую, потом правую.
– Плохо вы его знаете, – проговорил он наконец.
– Я его вовсе не знаю, – возразил Работодатель. – Кстати, как вы сказали его фамилия?
– А я разве сказал? – встрепенулся Тельман Иванович. У него даже остроконечные ушки встали торчком.
– А разве не сказали? Академик… академик… Вышеградский, кажется?
Тельман Иванович ухмыльнулся только, с некоторой даже глумливостью.
– Нет, – сказал он почти высокомерно. – Не Вышеградский. Отнюдь.
– А какой?
– Я не хотел бы называть имен, – произнес Тельман Иванович еще более высокомерно, – пока мне не станет ясно, готовы ли вы взяться за мое дело и что именно намерены предпринять.
Однако Работодателя осадить и тем более нахрапом взять было невозможно. Никому еще (на памяти Юрия) не удавалось взять Работодателя нахрапом. Он ответствовал немедленно и с неменьшим высокомерием.
– Не зная имен, – сказал он, – я совершенно не могу объяснить вам, что я намерен предпринять, и вообще не могу даже решить, готов ли я взяться за ваше дело.
Тельман Иванович молчал, наверное, целый час, а потом шмыгнул носом и сказал жалобно:
– Я ведь с ним и сам без малого до уголовщины докатился. Вы не поверите. Серьезно ведь раздумывал подослать лихих людей, чтобы отобрали у него… или хотя бы, – лицо его исказилось и сделалось окончательно неприятным, – хотя бы уши ему нарвали… чайник начистили хотя бы… И главное – недорого ведь. Пустяки какие-то. Слава Богу, Фрол Кузьмич отговорил, спасибо ему, а то вляпался бы я в уголовщину, вовек бы не расхлебался…
– И сколько же с вас запрашивали?
– Да пустяки. Пятьсот баксов.
– Хм. Действительно, недорого. С кем договаривались?
Тельман Иванович немедленно ощетинился.
– А какая вам разница? Зачем это вам?
– А затем, – произнес Работодатель наставительно, – что я должен знать всех, без исключения, кто в эту историю посвящен. Без всякого исключения!
– Да никто в эту историю не посвящен…
– Ну, как же – “никто”. Фрол Кузьмич – раз…
– Да ничего подобного! – запротестовал Тельман Иванович и даже для убедительности привстал над креслом своим, застывши в позе напряженной и вовсе не изящной. – Я ему только в самых общих чертах… без имен… без никаких деталей… “Деликатнейшее дело. Затронуты важные персоны”. И все. Что вы!? Я же все понимаю!
– Это хорошо. А как все-таки насчет бандюги вашего, ценой в полштуки баксов?
– Да я вообще ни с какими бандюгами не общался! Что вы! Просто есть знакомый мент один. Ему я вообще ничего не сказал, сказал только что надо бы одного тут проучить…
– Академика.
– Да нет же! Просто одного типа. И все.
Это была правда. Во всяком случае здесь не было ни грана прямого вранья – и на том тебе спасибо, серый пыльный человечек, подумал Юрий, вконец замученный сердечными экстрасистолами. Работодатель выждал секунду (не загорится ли красный) и продолжил:
– И в Обществе вы никому об этом не рассказывали?
– Еще чего! Конечно, нет.
– Друзьям?
– Нет у меня друзей. Таких, чтобы.
– Знакомым филателистам?
– Господи, нет, конечно.
– Сыну? Жене?
– Да перестаньте. Какое им до меня дело? – вздохнул Тельман Иванович. – У них свои заморочки.
– Но таким образом, получается, что об этой прискорбной истории не знает никто?
– Да. Именно так. Что я вам и докладывал. Никто.
