выбрал. Чепуха там была какая-то, “Altdeutschland” на маленьких вырезках с гашениями, но тоже ведь – на дороге не валяется. Взял. Пусть лежат…
…Этих деталей он тоже никогда даже сыну не рассказывал, и уж конечно, ни слова никому не сказал, что до конца жизни так и проработал “на них” консультантом по конфискату. И ни разу, между прочим, об этом не пожалел.
Глава третья
ДЕКАБРЬ. МАЛОЕ МОТОВИЛОВО
– “Чаю, чаю накачаю, кофию нагрохаю”, – задумчиво пропел Работодатель на некий не вполне определенный, но безусловно варварский мотивчик.
– Это еще что такое? – спросил Юрий без особого интереса.
– А хрен его знает. Ситуация навеяла.
Они сидели за столиком для подписания договоров и пили чай, поданный и сервированный Мириам Соломоновной. Чай был безукоризненно горячий, рубиновый, цейлонский, в тонких стаканах с серебряными подстаканниками. К чаю предлагались песочное печенье “Нежность” и божественные плюшки домашней выпечки – Мириам Соломоновна, как всегда, была на недосягаемой высоте.
Юрий, впрочем, пил чай без всякого удовольствия и все время судорожно зевал. Ему не хватало кислорода после перенагрузки и хотелось прикорнуть минуток хоть на десять. Слечу когда-нибудь с нарезки, думал он обреченно. Ну и работку я себе подобрал, мама дорогая…
– Я все-таки не понимаю: у тебя что-то внутри щелкает, или как? – спросил вдруг Работодатель и поглядел пристально.
– Или как, – неприветливо ответил Юрий. Он выбрал себе плюшку поподжаристей, неохотно откусил, отпил из ложечки.
– Нет, но все-таки… – настаивал Работодатель. – Я и сам не лаптем деланный, слава богу, не жалуюсь, как-нибудь вранье от правды отличу, но не на сто же процентов, в самом деле.
– А я – на сто. Вот и вся между нами разница. Ты мне за эту разницу деньги платишь.
– Хорошо, хорошо. Деньги… Тебе бы все о деньгах… А ты объясни. Сколько раз уже обещал. Ну, вот что ты чувствуешь, когда он врет, какое при этом у тебя ощущение? Физически?
Юрий мучительно хрустнул челюстями, подавляя в зародыше очередной зевок. Ну как это можно объяснить, подумал он обреченно. И в особенности – здоровому человеку объяснить, у которого сердце, как метроном… Никак не объяснить. Да и незачем.
– Как будто жизнь уходит через плечи, – сказал он медленно. И тут же сам себе удивился. Не хотел ведь говорить, а все-таки сказал. И совершенно напрасно, разумеется.
– Это что – цитата? – осведомился Работодатель.
– Нет. Это такое ощущение.
– Только не надо наводить хренотень на плетень.
– Да шел бы ты.
Поговорили. Некоторое время чаепитие продолжалось в демонстративно-недоброжелательном молчании. Потом Работодатель спросил нарочито деловым тоном:
– Завтра расшифруешь запись?
– Естественно. Может быть, даже сегодня.
– Сегодня уже не успеть, – проговорил Работодатель, словно бы извиняясь. – У нас сегодня еще один клиент. Причем очень серьезный. Ты как – выдержишь?
– Если он будет врать так же, как этот, обязательно слечу с нарезки. Клянусь. Это было что-то особенное.
– Да-а, любопытный экземпляр. Не знаю, что и думать.
– А я и не пытаюсь, – сказал Юрий, наливая себе еще полстакана. – Тьма кромешная. Не представляю, что ты будешь со всем этим делать.
– Да ничего, скорее всего.
– То есть?
– Да не крал у него никто этой марки.
– То есть?
Работодатель покончил со своим чаем, откинулся на спинку дивана, переплел голенастые ноги диковинным джинсовым винтом и занялся “ронсоном” и сигареткой – аккуратно закурил, пустил два аккуратных колечка в потолок, посмотрел на Юрия, прищурившись.
– Ты, главное, не углубляйся, – посоветовал он проникновенно. – Зачем это тебе? При твоих-то моральных принципах?
Мои моральные принципы, подумал Юрий. О боже! “Не бери чужого и не словоговори ложно”. А в остальном: “перекурим – тачку смажем, тачку смажем – перекурим”. Роскошная нравственная палитра, снежные вершины морали…
