– Перекурим – тачку смажем, – сказал он вслух, – тачку смажем – перекурим…
– Воистину так! – воскликнул Работодатель и, словно спохватившись, принялся затаптывать окурок в пепельнице. – Поехали. Нам еще пилить и пилить – сорок пять кэмэ по слякоти.
Однако никуда уехать им не удалось: без доклада, но зато в ватном сером пальтугане до пят ввалился Борька Золотоношин, “Агент Би”, красноносый и живой, как ртуть. Наскоро поздоровавшись за руку (лапы красные, свежемороженные, ледяные), он выхватил из-за пазухи пачку бумаг с загнувшимися уголками и сунул ее с неразборчивым ворчанием Работодателю, а сам, не садясь даже и, уж конечно, не раздеваясь, принялся цедить себе в наугад схваченный немытый стакан остатки цейлонского. Судя по нему, дождь на дворе кончился, оттепель тоже, и валил там теперь густой снег – снег этот тут же принялся на Борьке подтаивать и комками шлепаться на ковер, на столик, на диван, потому что Борька непрерывно двигался, перемещался, кипел, испарялся, и Юрий встал и перешел на свое рабочее место – подальше от всех этих физических явлений.
Работодатель проглядел бумаги быстро, но внимательно, как считывающая машина, вроде сканера, и уставился на Борьку выжидающе.
– Это все? – спросил он.
– Говорит – все, – ответил Борька, не переставая жевать и прихлебывать.
– Молодец, – сказал ему Работодатель. Он открыл дверцу стенного сейфа, положил туда бумаги, достал из недр небольшой пакетик (зеленый, перетянутый резинкой), сунул в боковой карман и снова запер сейф.
– Вызывать его будете? На ковер? – спросил Борька.
– Обязательно.
– Позвонить?
– Всенепременнейше.
– Прямо сейчас?
– Ни в коем случае! – сказал Работодатель, – Сейчас ты поедешь домой, примешь горяченький душик, пообедаешь, трахнешь свою Светланку…
– Она на работе, – сказал Борька, расплываясь в счастливой улыбке. – Она вчера на работу устроилась.
– Ну, тогда примешь еще один душик – холодненький…
– Да он же там на ушах стоит, Пал Петрович, Он же помрет в ожидании…
– Спорим, что не помрет? – предложил Работодатель. Он уже натягивал свой титанический плащ, – Позвонишь ему вечером, часиков в семь, не раньше, и назначишь на завтра, на десять, здесь. И пусть принесет остальное…
– Он говорит, что это – все.
– ПУСТЬ ПРИНЕСЕТ ОСТАЛЬНОЕ! – гаркнул Работодатель. – Так ему и передай. И таким же вот тоном. Пускай в штаны поднавалит, Простатит Аденомыч неоперабельный!
“Простатит Аденомыч” – это была жемчужина дня, и Юрий с удовольствием поаплодировал, отдавая Работодателю должное. Однако Работодатель настроился уже на серьезный лад.
– Собирай писалку, – скомандовал он. – Да пошевеливайся, я уже одет, как видишь.
– Секретку или обычную? – спросил Юрий.
– Бери обе. На всякий случай. Обе пригодятся.
– Слушаюсь, командир, – сказал Юрий и принялся собирать регистрирующую аппаратуру.
А Борька-агент стоял со стаканом остывшего чая и отрешенно-задумчивым взором гипнотизировал единственную оставшуюся на блюде плюшку – так хамелеон гипнотизирует притихшую в ужасе муху перед тем, как слизнуть ее раз и навсегда.
В машине Юрий наладился подремать – расслабился, пристроив голову в щели между спинкой и стенкой, закрыл глаза и попытался думать о приятном. Как он идет в подвальчик “24 часа” и накупает там вкуснятинки для Жанки: карбоната, семги, осетринки горячего копчения… французкий батон… маслица “фермерского”… “икорки, понимаю”… И бутылку “бефитера”, и швепс-тоник, разумеется… Пусть это у нас будет пир духа, подумал он со сладострастием. Вечер плотских утех и радостных возлияний… Только вот если клиент попадется нехороший, ничего из плотских утех не получится – измотаюсь, как жесть на ветру…
– А что за клиент? – спросил он, не раскрывая глаз.
– Не боись, не боись, – откликнулся Работодатель. – Клиент нормальный. Большой говорун.
– Но при этом брехун?
– Надеюсь, нет. Иначе грош ему цена. Да и мне тоже, – добавил Работодатель самокритично.
– Действие происходит у него дома?
