и порекомендовали курс каких-то сволочных инъекций, от которых Вадиму, кажется, стало только еще хуже.
Сейчас он спал в кресле перед включенным – без звука – телевизором, и лицо его было еще более жалким и убогим, чем обычно, рот полураскрыт, а опущенные серые веки судорожно подергивались. Юрий обнюхал его – спиртным не пахло. Ладно, пусть дрыхнет. Пока. А там посмотрим.
Он вернулся в кухню, где Жанка уже орудовала вовсю – шуршала замаслившейся оберточной бумагой, вскрывала пакеты, раскладывала снедь по тарелкам, что-то там нарезала – розовое и жирное, хлопала холодильником, брякала вилками-ножами – тоже, видимо, проголодалась, старушка моя, и взалкала выпить. (Интересно, можно так сказать: взалкала выпить?) Ему оставалось только откупоривать бутылки и готовить джин-тоник, первую порцию, самую смачную. Шпокнули взламываемые баночки тоника, зазвенел лед в прозрачной синеве божественного напитка, они чокнулись толстыми стаканами и выпили, и сразу же в усталой голове весело зашумело, и мир сделался вполне приемлем, и даже более того – уютен и хорош. Мир стал добр, но требователен – срочно требовалось повторить…
Когда зазвонил телефон, они были уже целиком от мира сего – добры и дьявольски хороши. Жанка, не очень-то уверенно ступая, удалилась трепаться, как выяснилось, с Маришкой о какой-то кулинарии – обсуждался рецепт торта “Аристократ”. Юрий же вдруг обнаружил себя чокающимся с возникшим из ничего Вадимом, который хорошенько, видимо, отоспался в мягком кресле и теперь готов был соответствовать – даже порозовел в предвкушении.
Произошел странный разговор.
– Ты за кого голосуешь? – спросил вдруг Вадим, тыкая вилкой в распадающийся кусок осетрины горячего копчения.
– В каком смысле?
– Ну, на выборах.
– На каких выборах?
– Блин. Ты что – газет не читаешь?
– Да, не читаю! Не читаю я газет! Что вы все ко мне привязались? Не читаю, и вам не советую!
– Я могу изменять будущее, – сказал вдруг Вадим и, сказав, выжидательно уставился.
– Ну? – сказал Юрий, не дождавшись никакого продолжения.
– Что – ну? Могу? Или нет?
– Не знаю, – сказал Юрий честно.
– Так слушай, мать твою! Я – МОГУ – ИЗМЕНЯТЬ – БУДУЩЕЕ. Это правда? Или нет?
– Брат, – сказал Юрий. – Господи! – Он наконец понял, что от него требуется, но ведь он же ничего не мог сейчас. – Слушай, брат, давай лучше выпьем еще по одной. Ей-богу…
Вадим, весь словно вздернутый – прямой, напряженный, – смотрел на него непонимающе, а потом облизнул губы и расслабленно обмяк.
– Ну да… – пробормотал он. – Ты же поддатый, я забыл совсем… Извини. Понимаешь, мне показалось, что я уже могу… мне спросонок показалось. Такой хороший был сон.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ №3.
ГЛАВВРАЧ, ПАПАША СЫНУЛИ
– Кто там у тебя все время орет? – спросил Большой Начальник, болезненно от собственного вопроса перекосившись. Похоже, у него болела голова после вчерашнего. А может быть, газы совсем замучали. Он явно и откровенно страдал метеоризмом. Кроме метеоризма, у него было еще огромное жирное лицо – репа хвостом вверх – и белесое, как репа, и с темными пятнами, словно репа эта местами подгнила. Глаза на этом лице смотрелись как некое биологическое излишество.
– Испытания идут, товавищ геневал, – объяснил главврач со всей доступной ему предупредительностью. – Полным ходом. Не пвекващаясь ни на час, товавищ геневал.
– А заткнуть его никак нельзя?
– Можно, конечно же. Но это сковее всего пов'ведит экспевименту.
– Какому эксперименту?
– Тому самому, товавищ геневал, – сказал главврач со значением.
Репа смотрела на него, мигая человеческими глазами, и находилась как бы в напряженном размышлении… И вдруг раздался длинный сипящий звук, и завоняло, как в сортире. Видимо, напряжение превысило некий допустимый предел.
– Я извиняюсь, – произнесла репа с простодушным облегчением.
– Вам показан актививованный уголь, товавищ геневал, – заметил главврач, но товарищ генерал не стал развивать эту интересную тему.
