несущественно. Главное, чтобы на каждый мой вопрос получился бы ваш ответ. Начнем?
– Да.
Сеанс начался. Сэнсей откинулся на спинку кресла и спросил (небрежно, без всякого нажима):
– Где храбрец?
– Его будут в печку сажать, – немедленно откликнулся Алик и радостно заулыбался, ужасно довольный, что у него так быстро и ловко получилось. Я давно уже привык к странным вопросам. И к странным ответам я привык тоже, но это, видимо, был случай, неожиданный даже для сэнсея. Он молчал, разглядывая радостного Алика со странным выражением: то ли ему сделалось вдруг интересно, то ли он вообще был ошеломлен.
– А где трус? – спросил он наконец с недоверием в голосе.
– Побег всех закладывать!
Сэнсей помолчал и осведомился вкрадчиво:
– Джека Лондона почитываем?
– А кто это?
Но сэнсей не стал задерживаться на Джеке Лондоне (рассказ “Зуб кашалота” в переводе Клягиной-Кондратьевой).
– Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? – спросил он требовательно.
– Рыцарь.
– Какой рыцарь?
– Железный. Блескучий. С копьем.
– А как он скачет?
– Во всю ивановскую! – радостно выпалил находчивый юный джентльмен.
Я слушал их вполуха, а сам смотрел на элегантного родителя и только диву давался поразительному его равнодушию к происходящему. Поначалу он, надо сказать, заинтересовался: глазки заблестели, сел он пряменько и, полуоткрыв змеиный рот, с любопытством переводил взор свой с сэнсея на мальчишку и обратно, явно пытаясь понять, что происходит, – обычная реакция свежего человека на наши экзерсисы. Но потом, довольно скоро, отчаялся что-либо понять, поскучнел, потускнел, откинулся в креслах и принялся задумчиво играть со своей зловещей указкой, – ловко, виртуозно, неуловимо для глаза то отправляя ее в небытие, то снова возвращая из ниоткуда, словно это у него была волшебная палочка. Странный, однако, родитель. Хотя видывали мы и не таких, конечно.
– …Что сделала эта кошка?
– Она съела тигра.
– А что сказала кошка?
– Я победила тигра! Я съела тигра!
– Откуда взялся тигр?
– Он там был. Светлогорящий.
– Тигр, о тигр светлогорящий в глубине полночной чащи? Этот?
– Нет. А тот, который любит все.
– Не тигр, а Тигра?
– Да! Я победила Тигру! Я съела Тигру!..
Сэнсей уже вязал – щелкал спицами, высоко поднимал руки, продергивая нити, но глядел он только на мальчишку и не видел он сейчас никого и ничего, кроме мальчишки. И не слышал. И не замечал. Можно было бы, например, уронить на пол компьютер или запустить на полную мощь “Полет валькирий”, или, скажем, подраться с родителем – сэнсей ничего бы этого не заметил, только голос повысил бы да задрал бы до потолка свои голые брови.
Вообще-то я все понимаю: вопросы – это серьезно. В конце концов, с вопросов начинается все-все-все в этой жизни. Например, вся наука. Это любой дурак знает. Даже последний дурак знает, что правильно поставленный вопрос содержит в себе половину ответа… Не будем спорить о цифрах, половину – вряд ли и далеко не всегда, но заметную долю, да, несомненно, содержит. Однако сэнсей-то не ставит ПРАВИЛЬНЫХ вопросов! Правильно поставленные вопросы его совершенно не интересуют. Было время, когда я часами сидел, уставясь в стену, и перебирая в памяти какой-нибудь сеанс, мучительно пытаясь уловить стратегию, или хотя бы тактику, или хотя бы мимолетный смысл в этой череде вполне бессвязных фраз с вопросительной интонацией. И не находил ничего.
– …У папы черные глаза, у мамы черные глаза, а у сына – серые. Верите, что такое может быть?
– Верю.
(Они уже играли в “веришь-не веришь”.)
