вот наконец нашел. Просто скажите «да», мне будет этого достаточно. Я немедленно освобожу вас, мы пожмем друг другу руки и снова перейдем на «ты».
– А если я скажу «нет», вы меня прикончите, так? – мрачно усмехнулся Фандорин.
Принц нетерпеливо дернул плечом:
– Какое это имеет значение? Вы ведь не боитесь. Угроза смерти никак не повлияла бы на ваше решение. Если вы, большой человек, хотите совершить большое дело, ваше место рядом со мной. Итак одно слово: да или нет?
– Нет.
– Но почему?! – воскликнул принц, по-видимому, никак не ожидавший такого ответа. – Я не понимаю. Объясните!
– Мир не должен быть единым. Он не может управляться одной волей, из единого центра.
– Мне есть что на это возразить, но продолжайте, – молвил Наполеон. Он глядел исподлобья, сложив руки на груди, и был сейчас поразительно похож на Корсиканца.
– Кроме того, вы ничего не понимаете в людях. Не вам решать, кто большой человек, а кто маленький. Сама такая постановка вопроса – ужасная пошлость.
– Пошлость? – не обиделся, а удивился принц. – Вы находите меня пошлым?
– Да. Вся ваша философия, все ваши фантазии – набор пошлостей и штампов. Какие-то объедки ницшеанства. Но герра Ницше стошнило бы от вашей риторики. Чего стоят одни названия! «Атлантис», «Амфибия», «Глаза-Руки», «братья», квартал «Сан-Суси» с борделем «Афродита». Просто букет банальностей. Представляю, каким кошмаром безвкусия станет ваша империя. Это вторая причина, по которой я говорю «нет». Эстетическая.
– Я понимаю: вы хотите меня оскорбить. Но не понимаю почему, – сказал Наполеон. Кажется, он действительно был задет.
– Потому что вы убили моего единственного д-друга, – тихо, уже не сдерживая ярости, произнес Эраст Петрович. – И это третья причина, самая главная из всех, потому что главные причины всегда личные.
– Я убил вашего друга? Когда? – Принц наморщил лоб. – Погодите-погодите… В досье написано, что у вас есть постоянный помощник, японец… Не помню имени… Так вот оно что! Субмарина интересной формы, которую несколько дней назад потопила патрульная лодка, была ваша? И косоглазый, что находился в ней – ваш помощник?
– Он не косоглазый! Это вы косоумный! Весь ваш ум сикось-накось!
Эраст Петрович задыхался от бешенства. Вести себя с благородной сдержанностью, как предписывает кодекс благородного мужа, никак не получалось. Тяжелая все-таки штука – поражение.
– Как вы можете пользоваться услугами гнусного маньяка? Англичане хотя бы делали вид, что не замечают милых шалостей Кранка, что, конечно, тоже г-гнусно. Но вы – вы поставляете ему жертв. И кого! Больных детей? Если вы думали, что я могу иметь с вами что-то общее, вы просто сумасшедший!
– Да, тут вы правы, – вздохнул Наполеон. – Профессор Кранк безусловно урод. Однако на людей вы смотрите через розовые очки. В этом ваша главная ошибка. Для вас Человек – это фетиш, некая безусловная ценность. Да только глупости это. Чепуха, выдуманная гуманистами. Человек рождается на свет никчемным сгустком материи. Станет этот кусок мяса личностью или нет, определит жизнь. Подавляющее большинство не становится. А Кранк – как цирковой тигр. Для того чтобы он прыгал через огненные кольца, приходится кормить его кусками сырого мясом с кровью. Когда профессор сталкивается с какой-нибудь неразрешимой проблемой, он начинает сходить с ума. Ему нужен эмоциональный толчок. И тогда он выпускает кровь из очередной фарфорово-хрустальной девочки. Глядя, как ее сон переходит в смерть, Кранк заряжается творческой энергией. Такое уж у него топливо, и ничего с этим не поделаешь. Он – чудовище, но очень полезное.
– Вы хуже Кранка, – устало сказал Эраст Петрович, сам понимая бессмысленность беседы. – И все вы таковы, спасители мира. Вы спросили, жалею ли я, что помог разрушить тайную организацию «Азазель», которая, по вашим словам, стремилась к великой цели? Нет, не жалею. Великая цель меняет знак с плюса на минус, когда для ее осуществления требуются полезные чудовища. И хватит этих прописей. Катитесь к черту, Наполеон номер четыре.
Он закрыл глаза и стал мысленно перебирать нефритовые четки, чтобы вернуть поколебленную гармонию.
