Глава 5
В первый миг оцепеневшая от страха Николь увидела лишь медвежью шкуру, приколоченную к стене, а под ней – небрежно брошенный на пол красный камзол. Будто лужа крови натекла с убитого зверя.
Дурной знак!
Николь пыталась сделать шаг, но ноги от страха стали студенистыми.
От чужой одежды, в которую ее обрядили, пахло до отвращения сладко, и девочку затошнило. Глупая, глупая! Почему она не сбежала, когда поняла, чего хочет от нее Элен?
А теперь поздно. Оскаленная голова убитого зверя таращится на нее стеклянными глазами, словно предупреждая: «И тебе висеть рядом со мной, если выдашь себя!»
Из отупения горничную вывел хриплый бас:
– Иди сюда, красавица! Не заставляй меня ждать.
Николь вздрогнула и повернулась. За синей завесой шелкового полога виднелся силуэт, показавшийся ей огромным.
Она приблизилась к ложу, переставляя ноги с таким трудом, словно ее заковали в кандалы. Человек за пологом заворочался и начал подниматься. Еще миг – и он увидел бы ее. Отпрянув, Николь схватила со столика канделябр и отчаянно принялась задувать свечи.
Капли оплавившегося воска потекли ей на руку, но боль не могла остановить Николь. Восьмая свеча, десятая, одиннадцатая… Святая Мария, сколько же их здесь!
Наконец погас огонек последней.
– Любишь темноту, милая? – сочно рассмеялся маркиз.
Полог раздвинулся, две мощных руки высунулись оттуда, будто лапы великана из пещеры, схватили Николь и затащили внутрь. В нос ей ударил запах перегара и острого мужского пота. Шершавые ладони скользнули по ее телу, задирая накидку и тонкую рубашку. Николь зажмурилась.
– Сними! – коротко приказал Жан Лоран.
Дрожащими пальцами девочка развязала бант, откинула капюшон, и накидка полетела в сторону. В камине тлели угли, но они давали слишком мало света, чтобы можно было разглядеть ее лицо.
– Тощевата, – проворчал маркиз, облапив ее. – Ну-ка подожди…
Он встал, протопал к двери. Что-то проскрежетало, и Жан Лоран вернулся обратно. Сопя, он забрался под полог, навис над Николь и взялся обеими руками за кружевной воротник ее рубашки. Когда мужчина с силой развел руки, атласные завязки с треском лопнули и девочка вскрикнула от неожиданности.
«Дева Мария, умоляю, пусть это побыстрее закончится. Только бы побыстрее. Только бы побыстрее».
– Не вздумай кричать, я этого не люблю… – заскорузлые пальцы шарили по ее телу. – Тебе очень повезло, малютка.
Схватив девочку за бедра, Жан Лоран рывком перевернул ее на живот. Николь проехала лбом по деревянной панели и втянула воздух от боли.
Точно таким же коротким резким шипением отозвался сзади маркиз.
Николь почувствовала, что его пальцы разжались. Она напряглась, готовясь к какому-то новому, неизвестному ужасу, но ничего не последовало.
Негромкий стон заставил ее обернуться.
Маркиз замер на кровати, прижав руку ко лбу. В полумраке он был похож на огромного розового младенца.
Стон повторился. Жан Лоран де Мортемар повалился на бок и, скривившись, уткнулся лбом в ладонь.
– Проклятое вино, – сквозь зубы процедил он.
Поворочал шеей и тяжело поднялся, явно сделав над собой усилие.
– Ложись!
Николь помедлила.
– Я сказал, ло…
Не договорив, маркиз прошипел «о, дьявольщина!» и схватился за висок.
Перед Николь забрезжил призрак надежды. Дрожа от страха, она все же нашла в себе силы спросить:
– Что с вами, ваша светлость?
Вместо ответа маркиз обрушил на нее поток площадной брани. Излив душу, он оскалил желтые зубы и зажмурился.
Николь отползла в сторону. Она с детства знала: если рядом с тобой зверь, испытывающий боль, уйди подальше. Иначе он дотянется до тебя, и тогда не поздоровится уже тебе…
– Ваша светлость… Может быть, я могу помочь?
– Можешь, если ляжешь и раздвинешь ноги!
На этот раз Николь не подчинилась. Старательно следя за голосом, чтобы не дрожал, она выговорила:
– Вас мучает головная боль, ваша светлость? Обо мне говорят, что я могу руками излечить ее. Позвольте мне, прошу вас.
Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тяжелым сиплым дыханием. С каждым выдохом Николь обдавало вонючим облаком винных паров.
Наконец маркиз протянул руку к Николь, ухватил ее за локоть и подтянул к себе. Вторую руку Жан Лоран положил ей на грудь и сильно сжал.
– Такое случается от паршивого вина, – сказал он, дыша ей в лицо.
– Я могу помочь, – прошептала Николь, едва терпя, чтоб не морщиться. – А потом мы… – она собралась с силами и закончила: – …мы вернемся к тому, с чего начали.
Жан Лоран помолчал. Затем нехотя отнял ладонь от ее груди и буркнул:
– Попробуй.
И, видя, что она медлит, сам прижал ее руку к своему лицу.
Первым побуждением Николь было отдернуть пальцы от горячей потной кожи. Но она удержалась.
– Если ты солгала мне, красавица, я прикажу отрубить тебе ноги, зажарю их и заставлю тебя съесть.
Прежде, чем Николь успела подумать, с губ ее сорвалось:
– Вряд ли они придутся мне по вкусу, хоть жареные, хоть свежие.
Маркиз издал короткий смешок и подался вперед, пытаясь разглядеть ее лицо. Николь перепугалась до смерти: если он поймет, что перед ним не дочь графа, завтра ей будет не до ног – остаться бы с головой на плечах.
– Пожалуйста, прилягте на подушку, ваша светлость, – пролепетала она. – Вам будет легче.
Поколебавшись, Жан Лоран подчинился.
– Закройте глаза.
Николь опустила обе ладони на лоб маркиза. Уняла предательскую дрожь.
На память ей пришла старинная песенка, которую в Вержи пели на ночь маленьким детям. Песенка была совсем немудреная, да и коротенькая, но Николь все равно не могла больше ничего ни придумать, ни вспомнить.
Несколько раз она пропела про колокольчик и сон, каждый раз все тише и тише.
– А ты не врала, – сонно заметил маркиз. – Паршивое вино твоего отца больше не гудит в моей несчастной голове.
Не отвечая ему, Николь закончила:
Она спела песенку снова, с самого начала, каждый миг ожидая гневного рыка маркиза.
Николь прижимала руки к его голове, представляя, что из ее пальцев вырастают, извиваясь, побеги хмеля, исподволь оплетают голову мужчины, тянут ее к подушке, и вот уже он погружается в тягучую дрему, убаюканный темно-зелеными волнами. Она видела огромного дымчато-серого кота с глазами как янтарь, светящимися в темноте, и малютку гнома из тех, что обитают в заброшенных мышиных норах. Колокольчик на его колпаке позвякивает, травы льнут к земле под серебристый звон. А после, крадучись, проходит кот, мурлыча песню в усы, и ночной сумрак развеивается за ним, будто клочья тумана.
Николь пришла в себя оттого, что дотронулась плечом до полога. Легкое прикосновение сразу разбудило девочку.
Ее саму одолел сон!
Маркиз де Мортемар крепко спал на спине, раскинув руки в стороны. Из угла приоткрытого рта стекала ниточка слюны. Глубоко в горле зарождался и клокотал храп.
Николь осторожно провела ладонью над лицом маркиза. Хвала Марии, спит как ребенок! Она даже решилась дотронуться до мощного, шириной в три ее собственных, волосатого запястья.
Маркиз не отдернул руку, но поморщился и перестал храпеть. Николь как ветром сдуло с постели. Она спряталась за столиком, на котором растопырил витые серебряные лапы канделябр, и затаила дыхание, наблюдая за спящим.
