Матье, вот как. Это его Николь уговорила сходить на кладбище Левен.
Во всяком случае, храбрости мальчишке не занимать.
Вопреки ожиданиям Венсана, рассказ Бернадетты почти ничего не добавил к тому, что он знал и без нее, и не принес ясности в терзавший его вопрос: отчего все так истово верят в старую легенду.
И что, черт побери, случилось с несчастной Николь? Не ведьма же ее утащила, в самом деле, как пытаются убедить маркиза перетрусившие глупцы.
Бонне развернул стул и сел, хмуро уставившись на шкаф.
Слишком много всего намешано в котле прошедших событий. Но, как говорил Анаксагор из Клазомен, вместе все вещи были, ум же их отделил и привел в порядок.
Итак, по порядку.
Элен выпила настой элесии и скончалась на месте. Венсана не схватили лишь потому, что подозрения пали на Николь. Все решили, что отраву подсунула горничная, и ее побег только подтвердил это.
Венсан доставал бутылочку не чаще двух раз в месяц, когда Алису де Вержи начинали мучить мигрени. Он никогда не приносил ее в замок: всякий раз, когда за ним посылали, отмерял требуемую дозу, разводил и отливал в отдельный пузырек. Средство не могло храниться дольше суток, но за это время боли у Алисы отступали.
Бонне был первым человеком, сумевшим избавить графиню от мучений. Кто мог слышать, как он предупреждал Алису быть осторожной с лекарством?
Кто угодно.
Венсан раздраженно мотнул головой и встал. Подумав, подошел к шкафчику и пересчитал свои склянки. Да, сорок семь вместо сорока восьми: сорок семь самых ценных, самых дорогих эликсиров, большую часть которых он изготовил лично. Одни покрылись тонким слоем пыли, другие использовались так часто, что пыль не успевала оседать на стекле. Каждая склянка подписана, на одних наклейка плотно обхватывает пузырек, на других узкая желтая полоска бумаги обвивает горлышко, как шарф тощую шею рыбака.
Подписаны!
Венсан попытался вспомнить, как выглядел флакон, когда Пьер достал его из сумки. Определенно, на нем не было ярлычка. Убийца оторвал его – должно быть, из опасения, что Элен может прочесть название и вспомнить, что это лекарство принимает ее мать.
Предусмотрительный человек.
Утешает одно: у Венсана есть еще немного экстракта элесии. Вот он, маленький пузырек в дальнем углу полки; его почти не видно за высокими склянками. Венсан когда-то отлил в него чуть-чуть про запас. Не иначе как его вело провидческое чутье. Через несколько дней у Алисы снова начнутся ее ужасные приступы, во время которых она умоляет отрубить ей левую половину головы – именно там гнездится боль. Хорош был бы лекарь, бормочущий что-то несвязное об исчезновении спасительного средства.
Венсан закрыл дверцу шкафа. Отчего он не продумал запирать его на ключ…
Все дело в трепете, который испытывают перед ним местные жители. Для них лекарь – помесь знахаря с колдуном. Этот почтительный страх чувствовался в каждом, кто говорил с ним, потому-то Венсан самонадеянно решил, что его драгоценным лекарствам ничего не угрожает. Да что там! Он и дверь-то не всегда запирал на ночь.
И ошибся. Теперь ему даже не удается припомнить наверняка, был ли вчера флакон на своем месте. Он ведь не заглядывал в шкаф… Или заглядывал? Черт побери!
Венсан вслух выругался, но тут же взял себя в руки. Вчера, позавчера – какая разница! Кто-то пришел к нему и утащил пузырек из шкафа, а потом подсунул Элен, убедив ее, что это успокоительное. Воришка и убийца – не обязательно один и тот же человек, и это еще больше запутывает дело.
«Нет, – подумал Венсан, – очень даже важно, вчера украли флакон или раньше. Потому что я смогу вспомнить всех, кто вчера навещал меня. Если позавчера экстракт еще был в шкафу, значит, вор – один из вчерашних гостей».
Кто первый всплывет в памяти? Ну-ка, подумайте, месье Бонне.
Венсан поморщился.
Николь Огюстен, вот кто.
Он вспомнил, как ночью она постучалась к нему, дрожа от холода. И голос ее дрожал, но уже от скрытого торжества, когда она предъявила ему мешочек с землей.
«Она с кладбища Левен! – твердила девчонка, глядя на него расширенными глазами. – С кладбища Левен, можете себе представить, месье Бонне!»
Итак, ты все-таки добралась до него, сказал он, качая головой. Напомни мне, сколько раз я говорил тебе, что это вздор. Двадцать? Тридцать? Ты не научишься понимать язык зверей, если смешаешь эту землю с медом диких пчел и будешь мазать губы каждый вечер на закате! Нет никакого языка зверей, Николь!
С таким же результатом он мог бы убеждать собаку не зарывать кость. Хозяин, сказала бы собака, виляя хвостом, неужели ты не понимаешь, что из нее прорастут новые косточки? Каждый пес в округе знает, что это так. Костяное дерево! Р-р-р-гав! Я мечтала о нем всю свою собачью жизнь!
Вот и Николь смотрела на него глазами щенка, ошалевшего от счастья. Иногда Венсану казалось, что эта дурочка абсолютно глуха к любым доводам рассудка.
А между тем она была вдесятеро смышленей, чем любой из слуг в замке Вержи. Венсан быстро убедился в этом. Он до сих пор помнил недоверчивое изумление, охватившее его, когда он осознал, кого подкинула ему судьба в этом богом забытом местечке.
Прозвище подходило ей как нельзя лучше: легкая, стремительная, Птичка схватывала на лету все, что он ей говорил. Однажды, поддавшись ее уговорам, Венсан объяснил, как делает вытяжку из корня чертополоха. Полгода спустя Николь повторила его объяснение слово в слово.
Ни один из окружавших ее людей не имел и сотой доли той любознательности, которую проявляла девочка. А Венсан ценил ум в сочетании с жаждой знаний.
Но – святой Рохус, покровитель врачевателей, до чего же она была суеверна! Да что там суеверна! Ее от макушки до пят переполняли предрассудки. Самые дикие и нелепые заблуждения, какие только можно представить, гнездились в кудрявой голове Николь.
Ее мир был обжит тысячей сказочных существ. По ночам мимо окон проносился в воздухе Вуивр, предводитель змеев, а Безрукий Симон, зарубленный четырнадцать лет назад, ковылял по замку, стеная на все лады. Алчные гномы колдовали над сундуками, тролли раскалывали камни, чтобы из их сердцевины вылущить горное зерно, лесные девы трудолюбиво плели сеть из следов летучей мыши: накинешь ее на плечи – станешь невидимкой.
Венсан злился, что случалось с ним крайне редко. Что может быть прискорбнее для ученого, чем невежество дурака? Только невежество умного!
Там, где у Венсана был полет мысли, у Николь был полет фантазии. «Пустые выдумки, нагромождение чуши!» – негодовал он. Отличный ум, работающий вхолостую! Ничто не могло взбесить его больше. Он случайно наткнулся на сокровище там, где меньше всего ожидал этого – и что же? Девчонка, которая бредит наяву! Лучше бы она была дурой.
Но и думая так, Венсан смутно чувствовал величие призрачного мира, возведенного ею над убогой действительностью. В глубине души, против собственной воли, он не мог не восхищаться тем, какую колоссальную работу проделывает ее воображение, озаряя повседневность сиянием волшебства.
Николь вбила себе в голову, что земля, выкопанная из могилы, которой больше ста лет, поможет ей понимать язык зверей. Она даже уговорила Матье отправиться на кладбище, хотя все в округе до дрожи боялись Черного леса.
Венсан не мог не преклоняться перед подобной настойчивостью на пути к цели. И не мог не выходить из себя, видя, до чего эта цель смехотворна.
Он пожалел, что еще раньше согласился выдать ей дикого меда из своих запасов. Это было опрометчиво. Но Николь так умоляла его, что он сжалился. В конце концов, подумал он тогда, не будет большого вреда, если она станет мазать рот этой гадостью. Лишь бы не забывала полоскать потом. А там, глядишь, ее вера во всякую чушь поубавится.
И вот теперь оказалось, что вред есть, и еще какой.
Но разве мог он представить, до чего все вокруг подвержены этим бредням!
«Смешай землю с медом диких пчел, – вспомнилось ему, – и человек сойдет в могилу».
Чертово дурачье!
